Нам надо было решить два вопроса. Мы хотели встретиться с Уэлборном и узнать от него все мельчайшие детали маршрута, с которым он еще не нашел возможности ознакомить нас. Кроме того, мы ожидали облавы и погони. Власти мятежников хорошо знали привычку сбежавших заключенных вести себя так, будто после первой ночи других уже не будет, и потому шедших вперед столько, сколько позволяли их силы. Так и получалось, что когда они полностью изнемогали и не могли оказать никакого сопротивления, тогда-то их спокойно захватывали и без всяких сложностей возвращали в тюрьму.
Комендант, скорее всего, проверит все дороги и окрестности тех населенных пунктов, до которых можно было добраться за ночь. Мы думали, что правильнее всего будет держаться прямо за спиной у этих скаутов. Будучи в постоянном движении, они вряд ли могли бы что-то узнать о нас. Мы могли узнавать у негров, какие дороги и броды они охраняли, и, таким образом, легко уклоняться от них. Наше убежище, видимое из окон тюремных построек, до которого четко и ясно долетали звуки его утреннего барабана, было единственным местом, где бы им никогда не пришло в голову искать нас.
На следующее утро после нашего исчезновения «The Salisbury Daily Watchman» объявила о том, что мы совершили побег, и заметила, что он несколько огорчил власть, поскольку мы являлись самыми ценными заключенными этой тюрьмы. Но он добавила, что мы можем быть абсолютно уверены, что вернемся назад в течение недели, поскольку скауты заполонили все дороги и весь штат был поднят на ноги. Некоторые из этих скаутских групп обследовали местность в девяноста милях от Солсбери, но, естественно, там о нас никто и ничего не слышал.
II. Понедельник, 19-е декабря
Все еще прячемся в амбаре. В нескольких ярдах от нас находится жилой дом, и когда его дверь открыта, мы слышим разговоры его обитателей. Иногда на сеновал приходят дети — белые и черные — они прыгают и скачут прямо по головам Вулфа и Дэвиса.
Когда стемнело, другой наш друг — офицер армии мятежников, принес нам воды, без которой, также как и без пищи, нам было очень трудно в течение всего прошедшего дня. Но еды он принести не смог. Его жена была южанкой. Не желая подвергать опасности ее свободу и имущество, а может, по какой-то другой причине, он ничего не рассказал ей о нас. Как большинство бережливых хозяек, в домах которых полно негров всех возрастов, все съестное она держала под замком, так что он даже куска хлеба не мог взять без ее ведома.
После того, как он попрощался с нами и ушел, мы вернулись на поле, в то место, где мы были накануне, и там, в точно назначенное время встретили лейтенанта Уэлборна, в обществе другого беглеца — Чарлза Тарстона из 6-го Нью-Хэмпширского пехотного.
Тарстон обладал двумя очень ценными качествами — энергичностью и ловкостью, а кроме того у него имелся мундир солдата Конфедерации. В воскресенье, в десять часов вечера, узнав о нашем побеге и решив, что мы для него — очень неплохая компания, он, следуя за двумя детективами, вышел из тюремного двора — часовой принял его за третьего. Надвинув шляпу до самых глаз, он — с великолепной дерзостью — уселся на лежавшее бревно, на котором отдыхали часовые. Через несколько минут он встретился взглядом с Уэлборном — тот провел его через все посты, называя пароль на каждом, затем вывел его в поле и спрятал в сарае, примерно в полумиле от нашего амбара. В течение всего дня его кормили местные негры — вот он здесь — веселый, жизнерадостный и смелый, готовый идти хоть до самого Северного Полюса.
Уэлборн дал нам письменные указания о том, как добраться до друзей в одном из верных Союзу городков, находившемся в 50-ти милях отсюда. Трудно нам было расставаться с этим благородным человеком. В то время он находился под арестом и ожидал суда по обвинению в пособничестве заключенным. Но его оправдали. Спустя три месяца он привел в Ноксвилль группу из 30-ти заключенных Солсбери.
Мы тепло распрощались, и при свете звезд начали свой путь. Прочавкав по грязи около трех миль, мы вышли к «Western Railroad» и пошли вдоль колеи. Мы видели огни нескольких больших лагерей, но, не зная чьи они, мы обходили их — иногда по дренажным канавам, а иногда — продираясь через густой, почти непроходимый лес.
Здоровье наше было подорвано очень сильно. Будучи в заключении, мы каждый день закапывали не менее 20-ти умерших от пневмонии узников. Я более месяца страдал от этой болезни, тяжело и часто кашлял. Мне было трудно дышать, да и ходьба сильно утомляла меня. Даже опираясь на руку товарища, я еле поспевал за остальными. В полночь, чувствуя, что я вот-вот потеряю сознание, мне пришлось прилечь. Прошло три четверти часа, прежде чем я смог встать и идти дальше.
За ночь мы прошли 12 миль. В три часа утра, в сосновой роще, мы устроили привал.
III. Вторник, 20-е декабря
Мы думали, что устроились в надежном и очень уединенном месте, но днем выяснилось. Что мы находимся в самом центре очень плотно заселенной местности — вокруг нас было много ферм, мы постоянно слышали крики негров, лай собак и квохтанье домашней птицы. Было очень холодно, но развести костер мы не осмелились. Мы сильно мерзли — у Джуниуса даже пальто не было.
Несколько минут мы смогли подремать на сосновых ветвях, но холод не позволил нам поспать дольше. Дорога пролегала всего в нескольких ярдах от нашей рощи, мы видели много верховых и везущих древесину фермеров, но с ними не было ни одного негра.
Вскоре после захода солнца пошел дождь, но необходимость — наш неумолимый конвоир — заставила нас двигаться дальше. У ограды большой плантации мы остановились, а Тарстон отправился на разведку. Он наткнулся на домик, где жила негритянская семья — мужчина и женщина среднего возраста. В тот вечер они были очень заняты — готовили и обслуживали вечеринку своего хозяина, чья усадьба находилась в паре шагов от их лачуги.
Но узнав, что рядом с ними несколько голодных янки, они тут же приготовили и принесли нам большой ужин из свежей свинины и кукурузы. Это был вторник, девять часов вечера, а мы ничего не ели с трех часов пополудни, если не считать трех унций [195] хлеба и четырех унций мяса на одного человека. Мы съели все это, чтобы приглушить терзавшее нас чувство голода, хотя ощущение слабости еще сохранялось. Сидя в сарае, под аккомпанемент стучащих о его крышу дождевых капель, мы невероятно быстро проглотили все принесенное и попросили раба принести нам еще чего-нибудь и побольше.
Около полуночи негр нашел время, чтобы во тьме и под проливным дождем провести нас к железной дороге, от которой мы отклонились на три мили. Это была очень сырая и холодная ночь — через полчаса мы так промокли, как будто снова потерпели кораблекрушение на Миссисипи.
Под ужасным ливнем мы с трудом прошли пять тяжелейших миль. Затем мы сделали привал на одной из плантаций и поговорили с неграми. Они сказали нам, что у них небезопасно, в доме несколько белых, да и сарая нет, но зато они направили нас к соседям. Тамошние рабы повели нас в стоящий у обочины дороги амбар — незадолго до рассвета мы вошли в него.
Глава XLI
«Я не Стефано, а сплошная судорога» [196].
«Каждый выручай всех остальных, о себе нечего заботиться. Все дело в удаче» [197].
В сарае не было ничего кроме отсыревшей зерновой кожуры. Перед тем как зарыться в нее, мы плотно завернулись в наши насквозь промокшие пальто, тщательно закрыв лица, и, смертельно уставшие от такого изнурительного дня, задремали, поскольку крепко заснуть и хорошо выспаться, здесь было невозможно.
