Мы с ним расцеловались. «Ты от Петра?» «Да, тороплюсь в наркомат». «Зайдем к Петру, как он? Что рассказывает об отце? Хочу поехать в Ленинград». «Сергей, я тороплюсь.
Ты заходи к Петру, а то как бы он не ушел. А попозже зайду и я». Мы расцеловались, и это был последний поцелуй. Вечером, когда я пришел в гостиницу, ни брата, ни Сергея уже не застал. Через несколько дней я позвонил Сергею домой, мне ответили, что он уехал в Ленинград. А еще через несколько дней получили известие о кончине Сергея<…>»(Из публикации Н.Г. Юшина и Г.И. Шипулиной). Встречу Есенина с Петром Чагиным жена Чагина, Мария Антоновна, датирует осенью 1925 года. Встреча, очень короткая, произошла в гостинице «Пассаж». В номере Чагиных собрались гости, было весело и шумно. Есенин, расстроенный посещением запущенной могилы А. Ширяевца, плакал. Он почувствовал себя лишним среди этих оживленных беззаботных людей, немного посидел тихонько и, ни с кем не прощаясь, ушел. Беру в помощники справочник-путеводитель С. Романюка. В настоящее время улица Белинского называется Никитским переулком. Выходит он на Тверскую. В двух шагах от Кремля. Читаем: «В начале 20 века некий «отставной корнет» Леонид Бирюков открыл в «Постниковском пассаже» синематограф под заграничным названием «Паризьен», часть же помещений по Никитскому переулку (дом № 4) была занята гостиницей «Пассаж»… В советское время бывшее торговое заведение приютило несколько театров…» Да это же здание Театра им. М.Н. Ермоловой! Рискну предположить, что Петр Иванович Чагин останавливался в гостинице «Пассаж» не один раз, и за своими калошами Сергей Есенин приходил тоже сюда! Название гостиницы Мария Антоновна запомнила верно, а дату последней встречи… Возможно, обе встречи произошли в один день, в декабре.
Никитский переулок, дом 4
«Человек, похожий на Шекспира»
Конец октября 1923 года. Есенин в очередной раз с блеском выступает в кафе имажинистов «Стойло Пегаса». Пронзительно звучит «Мне осталась одна забава…» Даже официантки замерли в дверях буфетной. Неожиданно, под все еще звучащие аплодисменты, поэт идет через весь зал к одинокому человеку у стены, опираясь руками о столик, внимательно глядит ему в глаза, и громко произносит: «С таким лицом подлецов не бывает!» После этих слов он демонстративно обнимает незнакомца. Борис Михайлович Зубакин, а тем незнакомцем был именно он, – историк культуры, философ-мистик, скульптор, гипнотизер, поэт-импровизатор, археолог, руководитель московской ложи розенкрейцеров, дворянин, наконец, – попал в очень дурно пахнущую историю… В период 1920–1922 годов он с успехом читал в Москве лекции по истории первобытных культов. В конце декабря 1922 года Борис Михайлович был арестован за дружбу с патриархом Тихоном, благословлявшим его лекции-проповеди, в которых философ-идеалист стремился соединить разум и веру. Через месяц Зубакин был освобожден. Это дало повод недоброжелателям оговорить его. Был пущен слух о том, что он провокатор, предатель, «жидомасон». Многие поверили и отвернулись от него. Неожиданная публичная поддержка со стороны известного поэта, с которым Бориса Михайловича ничто не связывало, помогла ему пережить незаслуженный позор. «<…> и вот еще одно сердце, завоеванное им навеки», – подвел итог поступку Сергея Есенина литератор Владимир Пяст. Борис Зубакин дружил с Валерием Брюсовым. Борисом Михайловичем восхищалась Анастасия Цветаева, сестра поэтессы. Ради своего кумира она выучила стенографию и стала его секретарем. Это Анастасия Ивановна называла Зубакина «человеком, похожим на Шекспира» за некоторое портретное сходство с великим драматургом. Горький считал Зубакина «изумительно талантливым». А Есенин, в дни незаслуженных обид, обогрел его душу, и Борис Михайлович никогда этого не забывал. Строки письма его Максиму Горькому в 1926 году, посвященные покойному Сергею Есенину, поражают проникновенностью, тончайшим пониманием сущности Есенина-человека, искренней симпатией и болью за него: «В это время его очень травили. <…>В период травли и обид, чинимых ему, между прочим – и Демьяном Бедным, – я написал Есенину стихи – в ответ на его трогательную надпись: «Тебе на память за все неприятное, что говорят о тебе и обо мне. С любовью С. Есенин» <…>Шло от него прохладное и высокое веяние гения. Лукавый, человечно-расчетливый, двоедушный – вдруг преображался, и все видели, что ему смешны все расчеты земные – и слова – и «люди», и он сам себе – каким он был только что с ними. Он становился в такие минуты очень прост и величав – и как-то отсутствующ. Улыбался еще рассеянней и нежнее – как-то поверх всего, – но всем. Он не был «падшим ангелом», он был просто ангелом – земным». Борис Михайлович Зубакин жил в Мерзляковском переулке (дом № 10) у жены, актрисы Елены Сергеевны Ильинской. Чаще всего Есенин и Зубакин встречались в «Стойле Пегаса», где завязалась их дружба. 29 ноября 1925 года в Большой аудитории Политехнического был объявлен вечер «Поэзия наших дней». На афише среди участников – имена Бориса Зубакина и Сергея Есенина, но Есенин на вечере не выступал. По уважительной причине: он находился в клинике в Божениновском переулке… Из письма Зубакина Горькому: «В Кенигсберге, в отеле «Бельвю» – видел я однажды залетевшую в залу ласточку. Она старалась вылететь обратно – и билась клювом о стекло, пока не упала замертво. Вот такими представляются мне последние дни Есенина. <…> После его смерти я долго не мог видеть его карточки, бывать на подлых вечерах в его (?) честь. <…> Земной Хаос жизни Есенина был выражением внутренней особо присущей ему музыки и гармонии». Только близкий и любящий человек мог найти такие слова.
Мерзляковский переулок, дом 10
Есенинским местом в Москве является и такой впечатляющий объект, как Дворец труда. По велению императрицы Екатерины II и инициативе просветителя И.И. Бецкого на участке между Солянкой и рекой Москвой, ограниченном с запада Китайгородским проездом, был заложен в 1764 году Императорский Воспитательный дом для приюта младенцев, рожденных в бедности, и неимущих рожениц. После революции 1917 года приют был ликвидирован, а комплекс зданий Воспитательного дома (Китайгородский проезд, 9/5 и Солянка, 12) заняли профсоюзные учреждения и многочисленные редакции газет и журналов. В 20-е годы прошлого века помещения были существенно перепланированы. Здания получили новое название – Дворец труда. К.Г. Паустовский дает подробнейшее его описание: «Московские салопницы без всякой задней мысли называли Воспитательный дом «Вошпитательным». Таково было московское простонародное произношение. Это был громадный, океанский дом с сотнями комнат, бесчисленными переходами, поворотами и коридорами, сквозными чугунными лестницами, закоулками, подвалами, наводившими страх, парадными залами, домовой церковью и парикмахерской. Чтобы обойти все это здание по коридорам, нужно
