Гайда поставил ультиматум:
— Или я и победа! Или Лебедев и ставка!
Генералы Дитерихс и Иностранцев приехали к Гайде и спрашивают:
— В чём дело, братище?
— Помилуйте, — со слезами на глазах говорит Гайда, — мной командуют из Омска под самую Пермь… Всякая моя самостоятельность приравнивается самовольству… Когда я беру Пермь, а с ней запасы, их отсылают в тыл, и они остаются в руках противника… От меня берут лучшие части и губят их… Мои подчинённые все твердят, что всё это на руку коммунистам… Я докладывал адмиралу, но ничего не выходит…
Мудрая комиссия решила:
— Прав Гайда!
А Лебедев?
— Тоже прав! — решила комиссия в своём соломоновом постановлении. И оба маститых комиссионера генерала сидят мирно, один где-то в Европе, а другой в Шанхае. А Россия в течение восьми лет занимается неудачными социальными перестройками…
* * *
В Омске, в тылу, русские политические Гамбетты пламенно прели в прениях, вычисляли хитроумные коэффициенты для расчёта на жалованье… Армия катилась назад. Пепеляев, командарм I, покрыл последними словами матом Лохвицкого, командарма II, на общем совещании.
* * *
Шёл развал. Адмирал все ночи проводил у карты фронта, сжигая сотнями папиросы. Он командовал фронту из флажков остановиться… Но линия флажков катилась и катилась назад.
Тогда я в «Нашей Газете» напечатал фельетон о Михрютке, который стоит на фронте, а его подпирают:
— телефонисты, которые говорят, куда Михрютке идти;
— обозные, которые Михрютке новые сапоги возят;
— кашевары, которые ему кашу варят;
— интенданты, которые Михрютке жалованье припасают, и так далее, до штаба, где гг. офицеры флажки переставляют — куда Михрютка двинулся…
Был грандиозный скандал. Было обвинение «в натравливании армии на тыл».
На Шипке всё должно быть спокойно.
* * *
Я напечатал в «Русском Бюро Печати» афишу:
«Красные идут в Омск; их лозунг — в Сибирь за хлебом! Сопротивляйтесь!» — вот её краткое содержание.
Успех афиши был чрезвычайный… Из банков стали выбирать вклады; цены на товары стали падать; все бросились к поездам на Восток…
Генерал Лебедев долго бранил нашего шефа, покойного, расстрелянного А. К. Клафтона за «распространение провокационной паники».
* * *
Омск пал.
Я нагнал состав адмирала в Новониколаевске. Там мне не дали аудиенции, и я рассказывал лишь генералу Мартьянову, что я видел во время моего путешествия от Омска до Новониколаевска:
— Вагоны с трупами!.. Отбитые мороженые руки и ноги!.. Ужасающее халатное нерадение начальства… Разброд в армии…
Я вышел. Смеркалось. Синее морозное небо, алый закат. Бесконечный ряд элегантных вагонов — Международных и КВЖД. Часовые конвоя адмирала с национальными нашивками. Кой-где зажглись жёлтые шёлковые колпачки электрических ламп за зеркальными стёклами. У одного широкого окна мрачный профиль адмирала, с папиросой в зубах…
И последний раз…
* * *
Кто его не предавал, этого человека?
Все. Сначала русские, потом иностранцы.
Деяния генерала Жанена, неслыханным образом предавшего адмирала, — останутся навсегда в русской душе. Не знаю, как чувствуют себя чехи, а эти «братья» когда-нибудь ещё вспомнят о сибирских действах, где они мчались в вагонах, снаружи которых были прибиты жирные стяги мяса, а внутри слышался женский весёлый смех «русских» женщин, а сами русские брели по сугробным дорогам… Кто верхом. Кто в санках.
Конвой адмирала с национальными лентами предал Верховного Правителя. Предали его братья-чехи. Предали его союзники-французы.
Предали его девять флагов, которые его охраняли… Это честь — быть преданным столькими нациями…
И герой Балтийского моря, герой Чёрного моря, который дрался с турецким и германским флотом, — спущен под лёд стальной синей Ангары, сибирской реки.
И ещё есть умные головы, которые предполагают, что «белым помогут союзники».
Или ещё не довольно? Или ещё не вспоминаются слова Тараса Бульбы:
— А что, сынку, помогли тебе твои ляхи?
«Госиздат» хорошо бы сделал, если бы издал эпопею адмирала Колчака и осветил то, что сделали с этим человеком, представлявшим Россию, хитрые западные люди… Былые белые бедны, как церковные крысы…
* * *
Генерал Дитерихс, заскочив в Верхнеудинске в вагон генерала Жанена, рассказал сему последнему, что каппелевцы, идущие пешком, готовы отомстить ему, Жанену, за смерть Правителя.
И Жанен, благодарно подхватив с собой Дитерихса, ускакал в поезде в Харбин…
* * *
Иркутск я обошёл двумя днями после смерти адмирала. Ввиду нашего разногласия во взглядах относительно К. Маркса, в нас стреляли из-за Ангары из пушки…
Какая чепуха!
* * *
А когда я прибыл в Читу, там была великая радость.
Адмирала и Омска не было, и атаман Семёнов мог беспрепятственно восстановить Россию.
Ещё раз, какая чепуха!
* * *
И вы думаете, это прошло?
Ошибаетесь. Это ещё живёт и актуально. Посмотрите на смешные действия одной местной газетки, как она старается, «разоблачая» того же Семёнова, и вы поймёте весь трагизм фразы:
— Ничего не забыли! Ничему не научились!..
* * *
Была, конечно, панихида по Колчаку. Привычным жестом одели священники ризы; привычным равнодушным жестом поправили свои волосы, высвобождая их из-под тяжёлой парчи. И понеслись синие облака ладана, и раскатились многоголосным жемчугом певчие:
— Со духи праведных скончавшееся!
Но не к этой толпе, по большей части азартной, себялюбивой и равнодушной, направляется мой взор. Туда, назад, к бесконечным просторам Сибири, которую русские изошли в Ледяном походе, уходя из России… Там витают кровавые призраки тех, кто смертью своей запечатлел свой подвиг верности.
И среди них обмёрзлая, кровавая, спущенная под лёд фигура болярина Александра.
Эти видения можно видеть только совестью. И во имя этой совести — придёт время и будет учинено жестокое действо над теми, которые это душевное качество потеряли, предаваясь своим делам и делишкам, предаваясь политике.
Гун-Бао. 1928. 8 февраля.Во что обошлась русская революция
ОТ РЕДАКЦИИ. Редакция помещает эту статью своего уважаемого сотрудника Вс. Иванова в порядке дискуссии. Не разделяя сама высказанных им интересных мыслей, редакция приглашает своих читателей высказаться по этому вопросу.
