Приехал Кеворков — как всегда, элегантный, веселый. Посидев с папой, вышел к нам, улыбка с лица сошла, глаза потемнели: «Уберите все ружья. Если Юлик до них доберется, то сомневаться не будет ни секунды».
Летом 1991 года на съезде исполкома МАДПР в Москве было решено, что Артем Боровик, начавший работать в «Совершенно секретно» обозревателем, а после смерти А. Плешкова ставший папиным заместителем, на время болезни заменит его на посту главного редактора. Несмотря на формулировку, всем было ясно, что шансов вернуться к активной жизни у отца нет.
Третий инсульт случился через год. После него отец целыми днями лежал, безучастно глядя перед собой. По-бычьи крепкий, взрывной, хохочущий, работающий по шестнадцать часов в сутки Семенов исчез. Остался худой белобородый старик с измученным, страдальчески-прекрасным, почти иконописным лицом. Два раза в неделю приходил здоровенный массажист и деловито, по-мясницки как-то растирал его. Мама аккуратно давала прописанные таблетки и перестилала простыни.
Что значит — «сердце переполнено любовью»?
Я слышу в этой фразе моментальность,
Которая, как вспышка, ослепит,
А после темнота еще теснее станет.
Тогда как светлячок,
Зеленый страж ночей,
Всю жизнь свою
Подвержен только тленью…
Не объяснишь же тленье — ленью?
А постоянный шум запруд
Желаньем «не пускать».
Я славлю постоянство — сопутствие запруд и светляков,
Я против «вспышек» и «переполнений».
Как только «пере» — значит, через край,
И ад не в ад и рай не в рай.
Больше всего бойтесь моментальности.
Моментальное фото — фото уродов…
И даже моментальность смерти уродлива,
Потому что умиранию должно предшествовать раздумье…
Старайтесь медленнее жить,
И не спешите,
Старайтесь видеть все вокруг —
Без ослепления…
Только тогда вы сможете нести в себе
Заряд того спокойного добра,
Который так нужен людям,
Уставшим от битв, предательств, глупости
И ослепительных деклараций, «переполняющих сердца».
…Утром 19 августа 1991 года мама в ужасе заметалась: «Юличка, что это?! Сколько продлится?» Отец шепотом ответил: «Дня три» — и повернулся к стене. А когда через несколько месяцев началась полная политическая неразбериха и она пыталась разговорить его снова, он отрешенно, глядя в никуда, ответил: «Какое нам с тобой до этого дело». Вот и все… Оживал, когда сестра приводила сыновей: Максима и Филиппа, или плясала Алиса, или мы читали «Гиперболоид инженера Гарина»: сначала оживали глаза, а потом он улыбался своей прежней улыбкой и в комичных местах беззвучно смеялся. Приехал профессор Шкловский, давнишний папин знакомый. После осмотра вышел, обратился к маме: «Сигарету дайте! Вообще-то я бросил, но сейчас надо закурить». Успокоился, выпив коньяку. Уезжая, сказал: «Сосуды плохи, четвертый инсульт может произойти в любую минуту и будет последним… Радуйтесь, что он жив, пока».
Отец ушел 15 сентября 1993 года, не дожив до шестидесяти двух. Как Хем.
Произнесены речи. Отслужен молебен. Разъехались поминавшие. Пусто. Захожу в отцовскую комнату. Фотографии, сувениры, кинжалы, арбалеты.
У отца было два имени: данное при крещении — Степан, по-гречески — венец, и мирское — Юлиан, в переводе — солнечный. Значит, вместе — солнечный венец — красиво и очень точно…
За окном темень, шумит холодный осенний ветер, срывая последние листья с деревьев. Льет дождь, и оттого, что отца нет, кажется, что утро, когда, как он любил цитировать фразу Фадеева из «Разгрома», «надо будет жить и выполнять свои обязанности», не наступит никогда. Ложусь на папину медицинскую кровать — железное дно, железные загородки — тюрьма какая-то.
Медленно, неуклюже ворочаются мысли. Разобрать архив… Полное собрание сочинений… ДЭМ не успел закончить его выпуск, а отец так мечтал… Его дом в Мухалатке… ведь там каждый сантиметр кричит о нем. Большая часть фотографий и писем, два магнита по сторонам стола — защита от злой энергии, лампа — аквариум, а в нем — смешные плюшевые песики — его талисманы, и запах его табака, и трубка деда, и книги, книги… Открыть дом для визитов… Уже сейчас забредают туристы и пугливо отрывают листики дикого винограда с забора… Леля очень больна, где-то найти человека, чтоб следил… Мысли, тяжелые, как булыжники, голова горит. Тишина в доме оглушительна. Вдруг где-то совсем рядом, у окна, в изголовье, начинает петь сверчок — как в повести отца «Он убил меня под Луанг-Прабангом». «Возле окна запел сверчок. Файн долго слушал, а потом — неожиданно для самого себя — заплакал. Он включил диктофон и поднял микрофон, чтобы песня сверчка явственнее записалась на пленку. Он долго сидел с вытянутой рукой и, улыбаясь, плакал, слушая, как пел сверчок. А когда он замолчал, Файн сказал в микрофон: „У времени добрая песня“».
В своей диссертации Тавриз Аронова сравнила книги отца с книгами Гарсия Маркеса, утверждая, что у обоих обилие имен, фамилий, дат, названий городов и деревень, частые перечисления создают у читателя ощущение огромности мира, только Маркес таким путем показывает разобщенность, бессмысленность всего и вся, а отец, наоборот, убеждает во взаимосвязанности всех нас, в логичности всего происходящего, в высшей мудрости и доброте. Что ж, она права.
Не говори: «Последний раз
Я прокачусь сейчас по склону».
Не утверждай: «В рассветный час
Звезда бесстыдна в небосклоне».
Не повторяй ничьих причуд,
Чужих словес и предреканий,
Весна — пора лесных запруд
И обреченных расставаний.
Не плотью измеряют радость,
Не жизнью отмечают смерть.
Ты вправе жить. Не вправе падать
В неискренности круговерть.
Упав — восстань! Опрись на лыжу,
Взгляни на склона крутизну.
Я весел. Вовсе не обижен.
И в черном вижу белизну.
Сверчок пел всю ночь. А потом наступило утро. У времени добрая песня.
ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА ЮЛИАНА СЕМЕНОВА
1931, 8 октября — в Москве родился Юлиан Семенов.
1941–1942 — эвакуация с мамой Г. Н. Ноздриной в город Энгельс.
1945, май — август — поездка в Берлин к отцу.
1949, июнь-июль — поступает в Институт востоковедения.
1952, апрель — арест отца — С. А. Ляндреса. Исключение из института и комсомола.
1954 — восстановление в институте. Сдача государственных экзаменов. Рекомендован в аспирантуру МГУ. Работает старшим лаборантом на историческом факультете и преподает афганский язык в МГУ.
