Через две недели в Гипромез было направлено с ленинградских предприятий около ста восьмидесяти новых работников. Через три месяца положение с технической документацией было выправлено и в газете «За индустриализацию» появился новый приказ Орджоникидзе, которым снималось наложенное на Завенягина взыскание…
— Абрам Павлович, не поможешь ли ты в одном деле? — спросил я Завенягина, боясь откладывать разговор о гвоздях до утра. — Прошлый раз, когда я был на Магнитке, у проволочного цеха я видел много проволоки-путанки. Не дашь ли ты нам тонн пятнадцать-двадцать, одним словом, платформу такой путанки?
— А зачем она вам понадобилась?
Я рассказал ему историю с гвоздями.
— Проволоку я, конечно, дам, но это не решение вопроса. Как все-таки нам много металла нужно, чтобы насытить страну! Надо новые заводы строить. Еще в Гипромезе мы думали о строительстве завода качественных сталей на бакальских рудах. Надо этот вопрос опять поставить, — проговорил он. — Ну, давай поспим немного, а то завтра голова будет болеть.
В дачном поселке пели уже петухи.
Через неделю из Магнитогорска к нам на завод пришла железнодорожная платформа толстой проволоки. А месяца через два на заводе прекратились всякие разговоры о расхищении гвоздей. А ведь кое-кто из рабочих мог бы стать преступником, и в его документах значилось бы: «Имел судимость».
Шлак из цехов Челябинского ферросплавного завода вывозили в конец заводской территории и там сваливали под откос. Уборка тонны шлака стоила три рубля. Его нужно было погружать на железнодорожные платформы или автомашины, вывозить на свалку и разгружать там. Я решил посмотреть эту свалку.
По огромной шлаковой горе ходило несколько женщин и ребятишек. Они что-то собирали в ведерки и корзинки. Я подошел к ним и спросил:
— Что вы собираете?
— А что, запрет, что ли, какой наложен здесь ходить? — в свою очередь задала мне вопрос одна из женщин, обмотанная платком.
— Запрета нет, просто интересуюсь, может быть, и я вместе с вами собирать буду.
Все засмеялись.
— Уголь для самоваров да утюгов, больше ничего хорошего здесь не найдешь, сколько ни ищи, — произнесла женщина в платке.
Среди шлаковой массы, помимо кусочков древесного угля и кокса, кое-где блестели похожие формой на морскую гальку шарики феррохрома или «корольки», как их называют металлурги.
Самый дешевый сорт феррохрома в те годы стоил несколько более двух тысяч рублей за тонну. Я понимал, что нам следовало бы организовать переработку и сортировку шлака и извлечение из него всех металлических частиц. Но рабочих рук на заводе не хватало. Кроме того, разработка проекта такой переработки, утверждение его, получение разрешения и денег на строительство потребовало бы длительного времени.
«Сколько же пройдет времени, — подумал я, — пока мы практически сумеем решить вопрос?» А хотелось все делать быстро. Почему же не предложить вот им — этим женщинам выбрать весь металл из этой огромной шлаковой горы? Конечно, следует заплатить. Сколько? Рубль за килограмм? Почему рубль? Могут ведь потребовать обоснование. Стало как-то смешно. Обоснование только одно: легко будет считать: десять килограммов — десять рублей, сто килограммов — сто рублей. Завод сможет весь этот металл использовать и тоже будет не в накладе.
Опять, обращаясь к женщинам, я сказал:
— Вы бы лучше вот такой металл собирали вместо угля.
— А на кой ляд он нужен! В бабки, что ли, с тобой играть? Уголь-то я для самовара собираю.
— А я за этот металл заплачу по рублю за килограмм.
Женщина посмотрела на меня с недоверием и сказала:
— А не обманешь?
— Нет, не обману. Соберите побольше, а потом приходите вон в то здание, — и я показал на заводоуправление.
Через две недели секретарь, войдя в кабинет, сказал мне:
— Вас спрашивает какая-то женщина.
— Пусть войдет.
— Он самый и есть, — сказала вошедшая. — Ну, говорил, что по рублю за килограмм заплатишь? Теперь бери и плати. Я много этого металла насобирала.
Я вызвал Воронова и сказал ему:
— Возьмите под отчет деньги и поезжайте с этой женщиной. Заберите у нее весь феррохром. Взвесьте и заплатите по рублю за килограмм. Заплатите сейчас же, как только взвесите.
Мне важно было не допустить, чтобы за деньгами ходили неделю, а получателя гоняли за разного рода справками.
Воронов скоро вернулся и сказал:
— Туда с грузовиком ехать надо, там около двух тонн металла будет.
— Возьмите грузовик и главное — сразу же с ней рассчитайтесь.
На следующий день один из инженеров, зайдя ко мне, сказал:
— Вы не видели, что на шлаковом отвале делается?
— Нет, а что?
— Там полпоселка работает, всю шлаковую гору перекапывают.
Приходившая ко мне женщина получила от Воронова 1780 рублей. Ее муж работал на заводе и получал в месяц 620 рублей. Мы еле успевали принимать от сборщиков металл и, переплавляя его в печах, сильно увеличили производство. В Москве недоумевали: чем вызвано такое большое увеличение производства феррохрома?
Но здесь опять, оказывается, я сделал нарушение — так платить, как я платил, было нельзя. А как следовало платить — никто не мог сказать.
— Вам никто права устанавливать расценки и производить незаконные выплаты не давал, — услышал я гневные слова из Главка.
Открывшийся Клондайк пришлось закрыть.
На заводе не все печи имели хорошую конструкцию. Одна из печей совершенно не подходила для производства ферросплавов, и на ней никто не хотел работать. Расход электроэнергии здесь был очень высоким, а производительность низка. Это была когда-то сталеплавильная печь, кое-как приспособленная для ферросплавного производства.
Как-то в разговоре с начальником ремонтно-механического цеха, опытным механиком, я спросил его:
— А не можем ли мы эту печь полностью реконструировать? Неужели у нас ума не хватит сделать такую же конструкцию, как эти, — и я показал на новые печи, полученные в свое время из Германии.
— Почему не сможем? Сможем. Надо только захотеть.
Новый корпус печи работники ремонтно-механического цеха сделали за месяц. Печь смонтировали, предварительно разобрав старую, и я, к своему удивлению, увидел на том месте, где обычно ставят эмблему фирмы, отлитые из алюминия буквы «ЧЭМК» — Челябинский электрометаллургический комбинат. Специалисты ремонтно-механического цеха с любовью изготовили все детали и даже отлили свою марку и закрепили ее на корпусе печи.
