Посоветовавшись с В. Гоц, мы пригласили трех превосходных людей: эмигранта Д. Аитова, докторессу Софью Львовну Шейнис — одну из самых энергичных деятельниц эмигрантской кассы в Париже — и М. Гольдсмит, которую я знала еще ребенком, и предложили им основать комитет помощи политическим каторжанам. Согласившись между собой об основных принципах будущей деятельности, мы принялись за дело: сумма взносов их усилиями тотчас удвоилась. Я написала устав, в котором было всего 7 параграфов; он был принят, я выбрана председательницей, Аитов — казначеем, и я же секретарем, на которого должна была лечь вся работа по заведению связей и сношений с Россией и заграницей, организация проведения денег в тюрьмы, собирание сведений о тюрьмах и т. д.
Первый параграф гласил: «1) общество помощи политическим каторжанам в России — беспартийно и, стоя на гуманитарной точке зрения, оказывает помощь без различия вероисповеданий и национальности; 2) смотря по размерам имеющихся средств, об-во берет на свое попечение 1, 2, 3 или более каторжных тюрем и дает им правильную ежемесячную субсидию определенного размера».
Мы придавали особенное значение регулярности и определенности размеров нашей помощи, чтобы каждая тюрьма знала, на что она может рассчитывать. На большие тюрьмы ассигновка обыкновенно равнялась 100 р. в месяц, и, насколько было возможно, деньги должны были поступать в распоряжение тюремных коллективов.
Остальные параграфы, говорившие о средствах общества, приеме членов, автономных группах, сочувствующих нашим целям, и т. д., не отличаются от обыкновенных правил этого рода организаций.
Мы сознательно ограничили помощь одной категорией заключенных. При многочисленности всякого рода осужденных в эти годы, это ограничение было необходимо, чтобы не распылять средств. Когда наша касса стала на ноги, мы образовали особую секцию для помощи ссыльно-поселенцам.
Считая, что надо побольше дела и поменьше разговоров, я стояла за то, чтобы наш комитет не был многочислен и чтобы в нем не было «мертвых» членов. Для этого мы постановили, чтобы, кроме рекомендации и доверия к кандидату в члены, он собирал по меньшей мере 25 фр. в месяц. Это показывало бы его активность. Но многие, вносившие в кассу гораздо больше, не находили нужным для себя вхождение в комитет, и за все время 5-летней деятельности нас было пятеро, и дело шло хорошо. Политические партии с.-д. и с.-р. хотели ввести в наш комитет своих представителей — мы единодушно отказались от этого: на основании опыта в Нижнем Новгороде я опасалась взаимного недоверия, подозрений в лицеприятии и споров. Благодаря этой мере, у нас не было разногласий, бесполезной траты времени и разбрасывания сил. В наших взаимных отношениях не было столкновений и неудовольствий, только я, по несдержанности своего характера, иногда раздражала добрейшего Аитова, который великодушно прощал мою придирчивость на расстоянии — так как я жила постоянно в Кларане и между нами шла лишь непрерывная переписка. 1–2 раза в год я ездила в Париж; жить в нем я была не в состоянии: Кларан давал мне уединение, позволявшее внимательно и систематически вести чрезвычайно обширную деловую переписку по обслуживанию тюрем.
В момент образования комитета мы имели в виду материальную помощь каторжанам Европейской и Азиатской России. На деле же это была, главным образом, моральная поддержка: центр тяжести всей моей деятельности была политическая агитация в главных европейских странах во имя политической свободы, протест против всей системы внутренней политики русского правительства, возбуждение сочувствия и внимания к положению заключенных в царских застенках. Вместе с тем это было заявление нашей солидарности с осужденными и нравственная поддержка, показывавшая, что в своем заточении они не забыты теми, кто остался на свободе.
Последующий рассказ подтвердит значение и характер нашего начинания.
Недаром же через год после основания комитета русское правительство в 1911 году вступило в полемику со мной. В официозе «Россия», в № 1846, от 10/XI 1911 г., появилась статья за подписью Л. Д., под названием «Революционные басни».
Невозможно полностью привести содержание этой длинной статьи, но выдержки из нее необходимо дать.
«Нам прислана брошюра, изданная в Лозанне, известной в революции Веры Фигнер. Называется она «Les prisons russes» и, как легко догадаться по заглавию и имени автора, содержит в себе свод всех тех басен о русских тюрьмах, которые всегда и столь усиленно распространяются революционным мирком.
Чего в ней только нет. Все запросы левых, уже рассмотренные и отвергнутые думской комиссией в виду полной их несостоятельности; все сообщения «Речи» и «Русских Ведомостей», идущие из среды революционного подполья и в свое время фактически опровергнутые; все измышления, с агитационной целью распространявшиеся во враждебных России иностранных изданиях, — словом, все, что только возможно было собрать, лишь бы приблизить положение политических преступников в русских тюрьмах к дантову аду. Все это использовано Верой Фигнер»…
«Само собой разумеется, немало места уделяется этой книжонкой и вопросу о телесных наказаниях в тюрьмах, и вопросу о голодовках и самоубийствах среди политических каторжан. Как будто бы телесные наказания в тюрьмах существуют только в России и как будто бы в России случаи, когда прибегают к этим наказаниям, более часты, чем в любой другой европейской стране. Напр., в Англии за последний отчетный год, а именно 1909 год, зарегистрирован 31 случай, когда наказывали розгами. В Дании за 1908 г. из общего числа 845 арестантов, содержавшихся во всех датских местах заключения, было высечено 10 человек»…
«…У нас же и относительно, и абсолютно эти случаи несравненно более редки, причем, если уж прибегают к телесным наказаниям арестанта, то лишь тогда, когда, действительно, все более слабые меры воздействия уже исчерпаны. С другой же стороны, всякое злоупотребление в этом отношении немедленно подвергается расследованию, и безусловно никто не смеет сказать, чтоб власть потакала таким злоупотреблениям».
Далее автор говорит о самоубийствах в тюрьмах — у нас на 1000 заключенных приходится 1 самоубийца («считая в том числе и покушения») и 8 душевнобольных, а в Бельгии — на то же число — 5 самоубийц и 25 человек душевнобольных…
По поводу тяжелого тюремного режима Л. Д. иронизирует: «Вера Фигнер и ей подобные исходят из мысли, что убийства и грабежи, совершенные членами партии, — не преступления, а геройские поступки, следовательно, если уж государство берет этих «героев» в «плен», то самое худшее, что можно допустить по отношению к «героям», это — отнять у них браунинг или бомбы (у пленников отнимают шпаги), а затем, конечно, надлежит разместить их по лучшим гостиницам, ежедневно отпуская на «честное слово» в публичную библиотеку и музеи.
