Галина Сафонова-Пирус - Родники моих смыслов

Ознакомительная версия.

Привет, братец! А мы на даче, Агнешка нас привезла и вот сейчас внучку на качелях качаю. Нет, у нас тепло, солнышко светит, а у тебя? Вот и хорошо. Ага, завтра иду закупать продукты для тебя. Ладно, успокойся, не так уж это мне и трудно. Конфет каких купить? Ну да, знаю, «Алёнка» называются. А еще каких? Хорошо, сама посмотрю. Пресервы из горбуши брать? Хорошо, не буду. Творожку вкусного в банках, шоколадного плавленого сыра и, конечно, котлеты из трески испеку, зельца «Деревенского» куплю, да? Ой, аж два килограмма! Ну да, если заморозишь, а потом… Всё, заказ принят, но пока выползай-ка на солнышке погреться! А ты потихонечку, помаленечку, со своим Кейтом поговоришь. Ага, на этот раз я сама всё привезу. Да ладно, возьму сумку на колёсиках, так что не надорвусь. Пока, до вечера, до «спокойной ночи»!

И то был последний телефонный разговор с братом.

Мой отец, Сафонов Семен Афонасьевич.

Конец сороковых, начало пятидесятых годов прошлого века. Отец наш, хотя и возвратился с войны, но уже в 46-м от медленной парализации после ранения и контузий умер в госпитале Москвы. Старший брат Николай, тоже фронтовик, учился в Ленинградском институте и к нам приезжал только на каникулы, так что, по сути, Виктор стал мне отцом. Тогда он работал в деревне под Карачевом преподавателем физкультуры и, приезжая домой, привозил мне гостинец, – несколько пряников… нет, тогда они назывались жамками, и почему-то всегда были чёрствыми, но когда я залезала на печку и подолгу их грызла, то казались настоящим лакомством.

Да, было голодно, да и товаров «первой необходимости» не хватало. А Виктор, которому двадцать три года, уже пишет свой роман, с трудом доставая ленту для печатной машинки, которую привёз из Германии старший брат Николай, а вот с бумагой совсем плохо. Но как-то Женя, будущая его жена, прислала из Смоленска, где училась в Медицинском институте, две пачки бумаги («Пиши, мой дорогой!»), а денег, чтобы получить посылку (И почему получателю надо было платить за неё?) у нас не было. И всё же наскребли, получили, а через какое-то время – еще одна, мне, из Москвы, а прислал её мой поклонник Юрка, который в тот год поступил в военную Академию. И снова сбились на получение, а в ней – килограмма три серо-зелёного пластилина («Лепи, моя дорогая!»). Ну да, я же так мечтала научиться ваять! Вот потом и лепила с увлечением руки, ноги… А как-то заинтересовался моим творчеством Виктор, посмотрел, посмотрел на только что изваянную мною серо-зелёную ступню, а потом загнул один палец верх, на другой прилепил что-то вроде мозоли, маленький подогнул, ближе к пятке сделал несколько вмятин… и странно, моя вроде бы правильная, но безжизненная ступня ожила! И то был урок, преподанный братом: если в «творении» нет следов жизни, то зачем оно? И это осталось во мне на всю жизнь. А тогда изваяла я еще и голову, которая потом долго валялась на чердаке и каждый раз пугала того, кто туда лез.

Пытаюсь, но не могу вспомнить: сохранилась ли обида на брата хоть за что-то? А впрочем… Я лежу на печке и с упоением читаю роман «Кавалер золотой звезды». Удивительно, но так отчётливо запомнилось, что именно роман этого прославленного тогда писателя Семена Бабаевского. Так вот, с увлечением читаю, но входит Виктор, спрашивает: что за книга? Показываю. А он выхватывает её и бросает под стол. Я – в слёзы! Но он даже и утешать не стал, а только сказал: «Никогда не забивай голову барахлом.»

И других обид не помню, а вот такое… Пошла я встречать корову из стада, но та пришла сама, а меня… Нашла меня мама в двенадцатом часу ночи висящей на заборе городского парка, – шел концерт заезжих артистов, – и гнала домой толстой верёвкой, а я, вбежав в хату, забилась меж кроватью и стенкой, ожидая: вот-вот достанет! Но вступился Виктор, прикрыв собой:

– Да ладно, прости её. Она больше не будет.

1946, послевоенный. Мама, Сафонова Мария Тихоновна.

2013-й

Да, Ви, что так рано звонишь-то, не случилось чего? Да нет, но ты ж обычно около двенадцати звонишь, а тут… Всё в порядке, ну, и слава богу. А нога твоя как? Да не ругай ты её, несчастную, а лечи, если в больницу не хочешь. И облепиховым маслом пробовал? Но, может, всё же – к врачу? Ну, чего ты их к чёрту посылаешь? Мне они помогали, может, и тебе… Да помню, помню, как два года назад к одному ездили, а, может, на этот раз получше попался бы. Ну, смотри, Ви, я не знаю, чем тебе помочь… Да котлет тебе я всегда… Да в последние я свинины добавила, вот они и вкусные, а в паштет печеночный – яиц, лука. Ну да, лук сладость придает. Да брось ты, не перетружусь с котлетами твоими два-то раза в месяц… Да ты что? По две в день многовато, они ж здоровенные, ты лучше пряники, с молоком. Вкусные? То-то ж, а ты не хотел. Ага, пока. Держи хвост пистолетом! Пока!

Да-да, слушаю. Нет, Ви, дети еще не приехали из Европы, деталь какая-то в машине сломалась… Ага, поставь, поставь свечку перед Христом и помолись за них, ты же у нас, как отшельник. Как, не замёрз в своей келье, на улице-то минус одиннадцать. А в хате шесть? Ой, и как же ты там?.. А-а, у тебя печка… Но весь дым – в хату? По курному, значит, топишь, как твои предки далёкие? Угореть же можешь! Дверь открыл, так ведь холод же – в хату. Сколько раз тебе летом твердила, что б трубу починил, а ты всё над романом своим сидел… Сына надо было заставить… Начал, но не закончил? А теперь как без печки? Мало ли что обогреватели, их же на ночь не оставишь. Три одеялки согреют, конечно, но… А-а, ну если еще и три кошки. Ага, говорят, что они лечат, вот ноги твои больные и подлечат, так что не гоняй их с кровати. Ну, как не волноваться? Если б приехала да смогла трубу твою подправить… Конечно, теперь уж с такой – до лета, а сейчас заворачивайся в одеялки, включай обогреватели и… Да не забудь отключить их перед сном. Ну да, да, а то… Пока, спокойно ночи.

Привет, братец, как дела?.. Да ты что? И чего ж это Кей выл? Ну да, ты ж его с цепи не спускаешь, вот и… и я завыла б, если б меня – на цепь. Ну и что, что на ночь в коридор берешь, он же молодой, ему охота общаться с особями по виду, а ты… Нет, надо, надо тебе хотя бы на ночь его отпускать. Ну да, прямо сегодня и отпус… Вот и молодец, набегается твой Кей и не будет выть. Да у нас-то всё нормально, дети деталь сменили, так что выезжают в Россию. Ага, наверное, завтра приедут. Да нормально моё здоровье. И у Темы в принципе, вот только руки дрожат всё больше. Не, травы ему уже не помогут… Нет, Ви, не помогут, а чаем зелёным пою. А твои ноги как? Болят. Но ты же сам сказал, что если в нашем возрасте ничего не болит, то уже померли. Держишь хвост пистолетом? Вот и молодец. И у меня – пистолетом. И у Тёмы. Пока-пока.

1975-й

Еду в Карачев. И как всегда, за утешением. Нет, рассказывать маме про «удары судьбы» Платона не буду, а просто Карачев всегда врачует. И уже шарю глазами по прилавкам базара, ищу Виктора, а не маму, – она уже почти не торгует. Да вот же он, с рассадой сидит, и по всему вижу: стесняется! Но улыбается:

– Не-е, здесь хорошо-о. Как в театре! Девки, бабы молодые идут и все жопа-астые! – смеется. – А вон как раз напротив меня Лёха торгует, тоже университет закончил и прилавки теперь – наши с ним кафедры.

А дома мама уже нервничает, ждет сыночка, и через полчаса провожает меня:

– Иди, узнай, что там… как там у него?

А часам к двум… Вроде бы его мотороллер застучал? Ага, приехал. И уже сидит на ступеньках в коридор и рассказывает:

– Остались у меня последние огурцы здорове-енные, сложил их на прилавок в кучу, собираюсь домой, а тут подходят две бабы деревенские, смотрят, смотрят на них, а потом одна и спрашивает: «За сколько отдашь-то?» «Да берите даром» – отвечаю. Нет, не берут, а от огурцов глаз не отрывают. Я опять: да берите! Тогда та, что постарше и говорит: «Давай, кума, возьмём. Хоть огурчиков наядимси» – и смеётся. – А вчера старуха подошла. Ну, точно с картины Рембрандта! И сама черная, и одежда черная, а лицо го-орестное! – А, может, и не горестное было лицо у той старухи, но знаю, брат без драматизма не может. – Попросила огурчика, а я говорю: «Да берите любой». Посмотрела, посмотрела на меня, отвернулась и пошла.

– Подумала, наверное, что пошутил.

– Да я догнал её, дал несколько штук.

Ну, еще бы, как же ты мог не дать?

Конечно, стесняется Виктор продавать, но в тоже время базар для него и развлечение в какой-то мере, и информация какая-никакая. Как-то рассказывал: идет баба вдоль рядов, за ней пацан лет шести тащится и гугнявит, дёргая и дёргая за подол: «Ма, ну купи лучкю-то, купи»! Та вначале вроде бы и не замечает его, но вдруг останавливается и рявкает: «Мо-олчи, змей, сластена»!

А теперь уже мама сидит на ступеньках и, опершись на лыжную палку, слушает сына, улыбается:

Ознакомительная версия.