— Отче, простите меня за то, что перебиваю. Я не совсем Вас понял. Что значит возгревать сердце?
— Тебе поможет пример блудного сына. Пришед же в себя, сказал: Сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода! Встану, пойду к отцу моему… Т. е. он вспомнил о блаженстве в отцовском доме и одновременно о собственной нищете и решил вернуться к отцу. Требуется значительное усилие для понуждения воли и желания к возвращению. Для этого мы и совершаем Иисусову молитву. Стараемся увидеть собственную греховность и нищету. Вспоминаем дневные падения. Испытываем различные события и грехи (однако едва касаясь их, т. е. внешне) и ведем себя так, словно находимся на судилище и идет суд. Господь — на престоле, а мы — на скамье подсудимых. Почувствовав это, начинаем вопить: Помилуй мя. В данном случае нужно плакать, поскольку в плаче совершается правильная молитва. Отцы говорят, что тот, кто стремится к глубокой молитве и глубокому монашескому житию, должен научиться плакать и жить в непрестанном самоосуждении, самоукорении, считать себя худшим всех остальных, относиться к себе, как к грязному животному, находящемуся во мраке заблуждения и неведения. Он должен первым осудить себя, ибо таковой сподобляется благодати, как говорит святитель Василий Великий: Тот, кто осуждает себя в своих прегрешениях и не ждет обличении от других, то есть тот, кто осуждает себя прежде приговора, получит оправдание. Осудивший себя первым, — говорится в притчах Соломоновых, — подготавливается таким образом к молитве. Святой Исаак где-то пишет: Прежде молитвы упадем на колени, заломим руки и будем считать себя осужденными. Тогда придут мысли самоукорения. Каждый раз они могут быть новыми. Рассматривая эти мысли, нельзя представлять их в образах. И истинно кающийся ум сойдет в сердце, и мы станем плакать и начнется непрерывная молитва. Поясню на примере из мирской жизни. Молодой человек, запомнивший обидную мысль, брошенную кем-либо в его сторону, и раздумывающий над ней, ощущает боль в сердце и тотчас начинает печалиться. То же наблюдается и с подвизающимися в молитве; но их мотивы, разумеется, не мирские и эгоистичные. Подвизающийся говорит в себе: Я причинил скорбь Христу, удалился от Божественной благодати — и так далее. От таких мыслей сердце глубоко сокрушается. Сокрушенное в чувстве покаяния (не под внешним давлением) сердце уязвляется и скорбит больше, когда тело страдает. Это сокрушение непрерывно держит ум в памяти о Боге, и сокрушенный не в состоянии спать даже ночью, чувствуя себя так, словно находится среди раскаленных углей. Следовательно, наступает четвертый, интенсивный, этап Иисусовой молитвы, когда сокрушенное сердце денно и нощно помышляет о Боге; это и называется непрерывной молитвой. Она достигается, повторяю, после нескольких минут напряженной молитвы со слезами, и потом ее действие в течение многих дней ощущается внутри. Нужно подчеркнуть, что чувство недостоинства абсолютно необходимо для совершения Иисусовой молитвы. Наибольший успех определяется наибольшим осознанием своей греховности. Без такого осознания истинной молитвы нет. Стало быть, молитва должна соединиться со скорбью. И действительно, отцы учат, что восшествие на Небо тесно связано с нисшествием в себя. Насколько мы сосредоточим внимание на глубинах души, настолько откроем ее тайны; вместе с покаянием приходит Царство Небесное в сердце, и оно преобразуется в рай и Небо. Только с покаянием мы обретаем зрение Царствия.
— Бывают ли случаи, когда человек, понявший свою греховность, разочаровывается и отказывается от борьбы?
— Разумеется, бывают. Если так происходит, это означает, что диавол подбросил мысль о греховности, чтобы ввести в отчаяние. Когда же мы, почувствовав греховность, обращаемся к Богу и в молитве просим Его благодати — это знак дара Божиего, действия благодати Христовой.
— Помимо чувства греховности, — продолжал старец, — есть и другие пути к возгреванию сердца. Память о смерти. Я помышляю, что это последние часы, которые я доживаю, и вскоре появятся бесы и заберут мою душу. Эта мысль, идущая без образов, вызывает страх и подвигает к молитве. Так советует авва Феофил; в Отечнике записано, как примерно мы можем помышлять: Какой страх, и ужас, и трепет охватят нас, когда душа отделится от тела! Придет к нам тогда великое множество противных сил — властители тьмы, начальники зла, начала и власти, духи греха. И возьмут душу, заслуживающую наказания, и представят ей все ее согрешения, соделанные ведением и неведением от юности вплоть до теперешнего часа. И обвинят ее во всем том, что она сотворила. Какой ужас овладеет душой в тот момент, когда будет вынесено решение и она покинет тело! Это будет час насилия над ней, когда она увидит, что ей уготовано. Однако божественные силы противостанут бесовским и покажут и добрые ее дела. И выйдет решение от Праведного Судии, и тогда-то предстоящая душа почувствует, какой страх и ужас охватывают ее. И, если она окажется достойной, демоны будут посрамлены и ее отнимут у них. И она, утешенная, возвеселится премного в жительстве своем, по реченному слову: И отыде болезнь, печаль и воздыхание (Ис. 35, 10). И, спасенная, отправится в место неизглаголанной радости и славы и водворится там. Если же найдут, что душа жила беспечно, она услышит страшные слова: Да удалится нечестивый и да не узрит славы Господней. Тогда внезапно наступит День гнева, день скорби и насилия, день мрака и тьмы. Она будет брошена в преисподнюю, осуждена на вечный огонь и примет кару на бесконечные времена. Где ее военная слава? Где пустые почести? Где довольство? Где покой? Где блестящая жизнь? Где наслаждения? Где гордость? Где богатство? Где светский успех? Где отец? Где мать? Где брат? Кто сможет освободить душу, когда ее будет жечь огонь и она так горько будет страдать?
Противоположные мысли равным образом уместны — о сладости рая, славе святых и великой любви Божией. Особенно в тот день, когда совершалась Божественная литургия и ты приобщался Святых Тайн.
— Отче, мир, слыша такие рассуждения, выражает сомнение и неверие. Существует множество богословов и даже лиц духовного звания, не соглашающихся с ними, утверждающих, что они не для мира и при этом ссылающихся на святых отцов. Они разделяют отцов на постников и социальных служителей и предпочитают в мирской жизни последних, поскольку их учение более приземлено, в то время как учение первых (постников) пригодно для монастырей. Не знаю, насколько такие рассуждения истинны.
— Вы затронули огромную тему, имеющую много разных сторон и аспектов и, следовательно, требующую значительного времени. Однако я не могу не предложить нескольких общих ответов. Прежде всего, отец мой, невозможно разделять отцов на постников (или мистиков) и социальных служителей, так же, как нельзя разделять богословие на мистическое и немистическое и духовную жизнь на монашескую и мирскую (иными словами, одни учения даны, мол, для мира, другие — для монахов). Все богословие Православной Восточной Церкви является мистическим и вся духовная жизнь — аскетической. Следовательно, все святые отцы имеют одни мысли, одно житие, одно учение. Все обрели блаженное состояние боговедения, все облеклись во Христа и во всех них живет и действует Святой Дух. Стало быть, отцы-постники всегда являются социальными служителями и так называемые социальные служители — непременно постники. Общественная деятельность отцов — безусловно результат подвига. Все те, кто занимается общественными делами, представляют собой не просто социологов, или же психологов, или моралистов, или педагогов, но богословов в полном смысле этого слова. Они живут прежде всего для Бога и затем пытаются помочь человеку жить для Него. Итак, их социальное служение — вид богословия, жизнь во Христе, жизнь во Святом Духе и жизнь в Церкви. Поистине Церковь — место православного богословия и богословие — голос Церкви. Все отцы обладали одними и теми же чертами. Для них характерно было православное богословие, церковное сознание и священническое и монашеское служение. Следовательно, большая ошибка состоит в том, чтобы разделять их непременно на постников и общественных деятелей, поскольку такое членение имеет огромные последствия в духовной жизни и приводит к хуле на Святого Духа.
— Не считаете ли Вы, что некоторые отцы, как, например, святители Василий Великий и Иоанн Златоуст, которые часто говорили проповеди на социальные темы, находились намного ближе к народу?
— Разумеется, так. Однако, как сказано ранее, следует сделать несколько необходимых уточнений. Во-первых, это не означает, что они не жили в слезах, молитве и посте. Т. е. их общественное учение неотделимо от их внутренней жизни. Нельзя расчленять святого отца по причине того, что иногда его можно рассматривать как социолога, а иногда как моралиста. Существует огромная разница между социологом и богословом. Ими движут различные причины и мотивы. Их антропология сильно отличается. Во-вторых, если некоторые из отцов говорили проповеди в основном на социальные темы, они делали это потому, что получили от Бога вразумление так говорить с конкретным человеком, жившим в конкретной стране. Мы не должны забывать о том, что слово пророка, апостола и святого произносится по мере зрелости и духовности народа, к которому обращено. Если слово имеет некоторое несовершенство, это объясняется не особенностями подходов и образом мыслей святого отца, но неспособностью мира вместить что-либо большее; не тем, что этого не знает отец, но тем, что это не может понять стадо. Подчеркну, что во многих социальных делах ясно проявляется дух исихазма.
