В сыром ночном воздухе выстрелы доносились так явственно, что казалось, передний край обороны совсем рядом, но сколько к нему ни двигались, он оставался все на таком же расстоянии.
- Стой, кухня! - раздался из темноты голос Богдановича. - Спускайся в эту балку.
Капитан показал на скат балки, где следовало рыть укрытия.
- Чтоб к рассвету и завтрак был готов, и все было отрыто. Понятно?
- Понятно, - ответил Удовико и подумал: "Непонятно только, как мы успеем?"
В балке сухо. От крепкого настоя горькой полыни у Вани кружится голова, монотонный треск цикад убаюкивает. Так бы свалился да и уснул на неостывшей земле. Но где там... Только сядешь передохнуть, капитан или комиссар тут как тут, торопят: "Скорей, скорей!" От лома и лопаты у Вани уже вздулись на ладонях волдыри - хоть плачь. Удовико вздыхает после каждого взмаха лома, Овчинников копает молча, остервенело. Разгоряченные, все трое сбросили гимнастерки, работали по пояс голые. "Чтобы ей провалиться, этой кухне! - клянет Ваня. - Рой еще для нее ямы, а люди воюют..."
С полуночи Удовико стал кашеварить. Ваня с шофером заканчивали рыть укрытия. Уже рассвело, когда Овчинников настлал себе полыни в вырытой щели и сразу уснул, а у мальчишки не хватило сил готовить постель, и он свалился в обнимку с лопатой.
Перед закатом солнца у Вани обычно оставались свободные минуты - ужин готов, и для раздачи ожидали темноты. Он выбирался из балки и, лежа на животе, "рассматривал врага"...
Километрах в десяти, за рекою Чир, - высокие горбатые холмы. С этих холмов, в клубах пыли, словно черные тучи, текли и текли бесконечные колонны немецких машин и пехоты. "Они со всей Европы собрали технику и двинули на нас..." - вспомнил Ваня слова Сологуба. Мальчишка представлял себя в бою: то он швыряет гранаты, то из пушки сжигает танки и расстреливает в упор фашистов...
Откуда ему было знать, что немцы в эти дни накапливали силы, чтобы выйти к Дону, что, разгадав их планы, командарм Чуйков решил атаковать первым. У станции Чир немецкая оборона выдавалась уступом. Его и задумал командарм "подрубить под корень".
Сгустились сумерки. Неожиданно с левого берега Дона забухала наша артиллерия, а затем заполыхал весь передний край - стреляли и с нашей стороны и со стороны немцев. Ваня отметил, что гул боя все отдаляется и отдаляется. С нетерпением он ожидал Кухту и Черношейкина, чтобы разузнать, что все это значит. А их не было.
В этот вечер никто не пришел. Лишь к ночи от капитана прибежал связной:
- Эй вы, кухня!.. Что прохлаждаетесь? Мы давно за Чиром!
Оказывается, наши отбросили немцев за станцию Чир, и капитан приказал кухне немедленно двигаться туда. Связной залез в кабину машины показать шоферу дорогу, а Ваня - в кузов к Удовико, который всю дорогу стучал по кабине, останавливал машину и спрыгивал посмотреть прицеп, опасаясь, как бы не оторвалась кухня. Овчинникову надоело без конца притормаживать, и он набросился на повара:
- Ты что стучишь? От страха совсем ума лишился?
Ваня не знал, страшно ли Удовико, но ему, Ване, было и вправду боязно ехать ночью по только что отвоеванной у немцев земле. Она клином врезалась в оборону фашистов и вся простреливалась трассирующими пулями. Поэтому казалось, будто наших окружили.
Машина пересекла железнодорожное полотно. Пристанционный поселок угадывался по тлеющим развалинам. У последнего, чудом уцелевшего на окраине домика остановились. Совсем неподалеку передний край. Строчил крупнокалиберный пулемет, пролетая, шуршали в воздухе мины и рвались где-то позади. Вспыхивали немецкие ракеты, озаряя зеленовато-холодным светом обугленные печные трубы и степь в черных воронках, похожую от этого на лунную поверхность в кратерах.
Ваня спрыгнул с машины и отправился на розыски истребителей. Усталые после боя пехотинцы рыли окопы, кто-то о чем-то рассказывал, слышался смех.
Побывать в первом бою, остаться живым да еще и победить - бывает ли радость сильнее? Ваня завидовал солдатам. Ему захотелось побыстрее увидеть Кухту, Черношейкина и всех, кого знал... Из темноты донесся сибирский говорок Кухты. Волнуясь, Ваня пошел на голос и скоро увидел лежавших у еще не отрытой огневой бойцов. Кухта курил, зажав цигарку в кулак, чтобы не было видно огня. Ему, как старшему по званию, Ваня и доложил:
- Товарищ сержант, кухня прибыла. Можете посылать за ужином.
- Пропадает на кухне такой боец, - заметил кто-то.
- Прекратить! - одернул Кухта и сказал: - Ужину мы всегда рады. Садись. А то ракета осветит, и подстрелить могут. Рассказывай, как дела...
- Да ну... - Ваня опустился на землю. - Какие на кухне дела!
- Это ты зря, - заметил сержант, - мы фрица не победили бы без вашего кондёра. Ефрейтор Черношейкин! Взять бойца и доставить ужин. Федоров, покажешь, где кухня.
- Есть показать! - вскочил Ваня.
Кухня осталась до рассвета за домиком, и Ваня, с разрешения повара, вернулся к истребителям. Он с удовольствием рыл со всеми землю "для пользы дела", смеялся и пел боевые песни, подружившись с запевалой и тезкой Ваней Берестом. Тот рассказал ему о Сибири; договорились, что Ваня приедет к нему в гости. Берест в этот вечер пел как-то особенно, не знал, что он последний в его жизни.
Капитан Богданович, как обычно, не спал, торопил бойцов и, увидев Федорова за работой, похвалил за инициативу. Только перед рассветом Ваня заснул. Растолкал его Черношейкин: "Тревога!" Ваня помчался к дому, около которого стояла кухня, но ее и след простыл. Еле успел прицепиться за борт проезжавшей мимо машины - Черношейкин с Кухтой втащили его в кузов. Три взвода истребителей срочно перебрасывались на другой участок. Бойцы спешили к жаркому делу, и было не до мальчишки.
Машины притормозили у каменных построек неподалеку от станции Чир. Капитан показал командирам место огневых и умчался в другие подразделения. Остался комиссар.
Черношейкин по-отечески обнял Ваню и махнул рукой в сторону Дона.
- Ну, валяй на кухню! А то лейтенант увидит, достанется и тебе и нам...
Не оглядываясь, ефрейтор побежал разгружать снаряды. Бойцы катили пушки на место огневых, долбили ровики. Чтобы не попадаться на глаза лейтенанту и комиссару, Ваня спрятался в каменный сарай и стал следить оттуда за происходящим.
По всему было видно, что скоро начнется бой. Даже запевала весельчак Берест, у которого из-под пилотки выбились блестящие от пота черные кудри, как-то уж очень сосредоточенно и с опаской поглядывал на темнеющую вдали рощу. Филин и Дымов тоже посматривали туда. Волнение передалось и Ване.
Не успели бойцы отрыть укрытия, как лейтенант дал команду: "К бою!" Расчеты бросились к орудиям, молниеносно заняли места: наводчики приникли к панораме, заряжающие - у замков, подносчики приготовили снаряды. Все замерли, настороженно глядели вперед... А Ваня, сколько ни всматривался, ничего не видел. Но вот от рощи стали отделяться рядками, словно из-под бороны, бурые хвосты пыли. "Да это ж танки!.." Издали - совсем безвредные серые паучки. Ползут себе, а впереди них искры. Ого-го-го, сколько их! Он насчитал сорок и сбился...
