Тяжелая командировка
Это случилось в Риге в начале девяностых годов, т. е. в бытность мою начальником Рижского сыскного отделения.
В местном кафедральном соборе был украден крупный бриллиант с иконы Божьей Матери. Все обстоятельства дела говорили за то, что кража эта совершена церковным сторожем, проживавшим в подвальном помещении собора. Хотя обыск, произведенный у него, и не дал положительных результатов, но справка, наведенная в его прошлом, подтвердила мои подозрения, так как оказалось, что сторож судился уже однажды за кражу и отбывал за нее тюремное заключение.
Получив эти сведения, я порешил арестовать его.
Просидел он в полицейской камере дней 5, в течение которых я трижды его допрашивал. Но сколько я ни бился, как ни старался поймать на противоречиях, - ничего не выходило, он просто умолкал, не желая отвечать на вопросы.
Я попробовал было приняться за его жену, но баба оказалась хитрой, грубой, но не болтливой. Она не только отговаривалась полным неведением, но заявила мне прямо, что муж ее арестован не по закону, а зря.
Из этих допросов у меня окрепла лишь уверенность в их обоюдной виновности. Но что было делать? Как доказать ее? Как найти бриллиант? И вдруг меня осенила мысль!
Вспомнилось мне, что в комнате сторожа стоит большая двуспальная кровать, и я порешил ее использовать. Позвав двух агентов, я объяснил им план действия: завтра, по моему вызову, явится к 12 часам на допрос сторожиха; продержу я ее с час, а они в ее отсутствие проникнут в помещение сторожа; один из них (Панкратьев) подлезет под кровать и зароется там в разном хламе и тряпье, замеченном мною еще при обыске, и пролежит под ней до 8 часов вечера, т. е. до моего прихода; другой же отмычкой приведет замки в первоначальный вид и удалится.
Сказано - сделано.
На следующий день я подробно допрашивал сторожиху и, не добившись ничего, с мнимой досадой заявил ей:
- Черт вас обоих знает! Может, и правда - вы не виноваты!
Ладно, я выпущу сегодня твоего мужа, но помни, что вы оба у меня под подозрением.
Отпустив с допроса жену, я через час освободил и мужа, объявив ему, что освобождаю его по закону, хотя в душе считаю его виновным.
К 8 часам я с агентами явился к собору и постучал в комнату сторожа. Завидя нас, они заметались в панике. Я громко крикнул:
- Панкратьев, где бриллиант?
И вдруг к неописуемому ужасу их под кроватью что-то зашевелилось, и вылезший из-под нее взъерошенный Панкратьев радостно рявкнул:
- В дровах, господин начальник!
Наступила мертвая тишина.
- Ты слышишь? - обратился я к сторожу. - Подавай бриллиант!
- Да врет он, ваше высокоблагородие! Я ничего не знаю.
- Ну, Панкратьев, рассказывай, как было.
- Да что же, г. начальник, рассказывать. Залез я под кровать, пролежал с час, пришла женщина, за ней часа через два и мужчина.
Поставили самовар, сели чай пить, напились, и женщина говорит:
- Ты бы посмотрел, Дмитрич, все ли цело в дровах?
- Куда же ему деваться? - отвечает он.
Однако мужчина вышел наружу и вскоре принес полено. Поковыряли они его, поглядели, - все на месте. Жена и говорит:
- Ты бы оставил его в комнате, оно вернее.
А он отвечает:
- Нет, не ровен час - опять нагрянут. Лучше отнести на прежнее место.
И отнес. Вернувшись, он принялся с женой сначала смеяться и издеваться над вами, а потом пошло такое, что лучше и не рассказывать, г. начальник. Они, сволочи, пружинным матрацем чуть мне всю рожу не расцарапали.
- Ну, что ты на это скажешь? - обратился я опять к сторожу.
- Все это им померещилось! Знать - не знаю, ведать - не ведаю и вас не ругал.
Пришлось искать в дровяных штабелях, что были выложены у задней стены собора. По свежим следам отыскали приблизительно место, и, рассмотрев и расколов сотни полторы полен, мы отыскали, наконец, драгоценный камень...
- Г. начальник, - говорил мне Панкратьев, - ради Бога, не Давайте мне больше таких командировок, а то я чуть было не подох: восемь часов отлежал под кроватью, да еще укутавшись грязным вонючим бельем и тряпками. Просто сил моих нет!
- Тьфу! - и он сочно сплюнул.
Многолетний служебный опыт заставил меня выработать в себе привычку терпеливо выслушивать каждого, желающего беседовать лично с начальником сыскной полиции. Хотя эти беседы и отнимали у меня немало времени, хотя часто меня беспокоили по пустякам, но я не только выслушивал каждого, но и конспективно заносил на бумагу все, что казалось мне стоящим малейшего внимания.
Эти записи я складывал в особый ящик и извлекал их оттуда по мере надобности. Надобность же эта представлялась вовсе не так редко, как может подумать читатель. Как ни необъятен, как ни разнообразен преступный мир, но и он имеет свои законы, приемы, обычаи, навыки и, если хотите, - традиции. Преступные элементы человечества связаны более или менее общей психологией, и для успешной борьбы с ними весьма полезно отмечать все яркое, необычное, что поражает внимание. Словом, краткие отметки и записи, собираемые мною, не раз сослуживали мне верную службу.
Это особенно сказалось в деле Гилевича.
Началось оно так.
"Господин начальник, там какой-то студент желает вас видеть по делу, но, смею доложить, он сильно выпивши", - докладывал мне дежурный надзиратель в моем служебном кабинете в Москве, на Малом Гнездиковском переулке.
"Ладно! зовите!..."
Через минуту в комнату вошел студент. Неуверенным шагом он приблизился к письменному столу и тотчас же схватился руками за спинку кожаного кресла. Это был здоровый малый, в довольно потрепанной студенческой форме, с раскрасневшимся лицом и с всклокоченными волосами. Он уставился на меня помутневшими глазами и улыбался пьяной улыбкой.
- Что вам угодно? - спросил я.
- Извините, господин начальник, я пьян, и в этом не может быть ни малейшего сомнения, - отвечал студент, - позвольте по этому случаю сесть?...
И, не ожидая приглашения, он плюхнулся в кресло.
- Что вам от меня нужно? - спросил я.
- И все... и ничего!
- Может быть, вы сначала выспитесь?
- Jamais! Я к вам по срочному делу.
- Говорите.
- Видите ли, господин начальник, я просто не знаю, как и приступить к рассказу, до того мое дело странно и необычно.
- Ну, ну, раскачивайтесь скорее: мне время дорого.
Студент икнул и принялся полузаплетающимся языком рассказывать:
- Прочел я как-то в газете, что требуется на два месяца молодой человек для исполнения секретарских обязанностей за хорошее вознаграждение. Прекрасно и даже очень хорошо! Я отправился по указанному адресу. Меня принял господин весьма приличного вида и, поговорив со мной минут десять, нанял меня, предложив сто рублей в месяц. Сначала все шло хорошо, но затем многое в его поведении мне стало казаться странным. Он как-то подолгу всматривался в меня, словно изучая мою внешность. Однажды же, поехав со мной в баню, он особенно внимательно разглядывал мое тело, а затем, самодовольно потерев руки, чуть слышно прошептал: "Прекрасное, чистое тело, никаких родимых пятен и примет..."
