Если в процессе твоих поисков окажется, что я в этих письмах в чем-то ошибся — не обессудь: до меня дошли лишь жалкие-прежалкие обрывочки слабых неверных теней моих предков и родственников, хотя по времени не столь уж вроде и далеких.
Да, вот еще что: никто из моих предков ни по отцовской, ни по материнской линии не пил спиртного. В нашем доме вообще не водилось ни капли не то что водки, но и вина. Только на картине — по-видимому старинного голландского письма, со скучноватым, но очень благородным серо-зеленоватым колоритом (красочный слой ее от древности был уже тронут романтической сеткой кракелюрных трещинок), мерцал блик на графине с какой-то жидкостью, налитой также в прозрачный кубок, и жидкость эта очень походила на светлое вино. Рядом лежали маслины, аппетитная рыбина на блюде и еще какая-то снедь. Говорили, что эту картину привезли когда-то из Москвы от той самой бабушки-певицы…
Это было в 1938 году. К нашему дому подкатил черный блестящий легковой автомобиль. Из него вышли двое в штатском, спросили отца, велели ему одеться в лучшее и немедля ехать с ними. Куда и насколько — неизвестно, хотя по всему чувствовалось, что неблизко и надолго. Тем более что повсюду арестовывали людей как "врагов народа". На вопрос, брать ли еду, люди в штатском ответили: нет, не надо, еда есть (в чем мы с братом убедились, увидев на миг в полуоткрытую дверцу ЗИСа, когда прощались с отцом, коробки с консервами, яблоками, колбасу). Всем нам настрого приказано было молчать, и "ЗИС-104" в мгновение ока исчез.
Мать рыдала, заходясь в истериках. Через день-другой к нам стали осторожно наведываться соседи (вся улица видела — из-за оконных штор, из щелей в калитках, как увозили отца) и советовать матери не убиваться так горько: это мол никак не походит на "обычную", известную уже всем горожанам, процедуру ареста. Арестовывали тихо — больше ночью дома или на службе, вызвав "к директору". Но всегда незаметно, и уж во всяком разе без яблок и колбасы.
Через десяток дней отец вернулся целым и невредимым. И вот что он рассказал. Оказывается, его вызывал лично сам нарком внутренних дел Ежов по поводу изобретенного отцом… пулемета.
Суть изобретения заключалась в следующем. Быстро вращающийся барабан с выемками должен был захватывать ими металлические шарики из бункера и посылать их в ствол с огромной скоростью, обсуловленной центробежной силой вращающегося ямчатого барабана. Шарики могли лететь, по желанию пулеметчика, либо с интервалами, либо почти сплошной металлической струей. Однако испытать модель пулемета в отцовской мастерской (по моим понятиям, высокооснащенной) не было технической возможности, и он предоставил заниматься этим соответствующим учреждениям, предусмотрительно послав копию своей заявки на изобретение (они подавались тогда в Комитет по изобретательству при СТО — Совете труда и обороны) еще и в НКВД (отец делал так всегда со своими многочисленными заявками — полная гарантия того, что он не "враг народа"; я, кстати, перенял опыт отца и нередко посылал копии своих просьб, жалоб, предложений, кроме основного адресата, еще и в обком КПСС, что нередко очень помогало, а иногда и наоборот; об этом — как-нибудь после).
Отца, оказывается, увезли на вокзал, посадили в купейный мягкий вагон, и он, вместе со своими провожатыми, вскоре оказался в приемной у Ежова. Но из-за войны в Монголии (у озера Хасан) нарком был сверхзанят, и отца продержали в его приемной два дня.
За это время эксперты разобрались, что пулемет Гребенникова работать не будет: ямки не успеют захватить шарики при бешеном вращении барабана, который и сам не вынесет такой скорости (разлетится от центробежной силы), а медленнее — не годится, ибо "пули" улетят тогда лишь на несколько метров.
…Обратный путь отец проделал тоже на курьерском поезде за казенный счет — исключая, конечно, колбасу и прочее.
Заявок на "военные" изобретения у отца было несколько: что-то "морское" (еще до революции: помню вежливый отказ какого-то императорского ведомства на гербовой бумаге), "реактивный паровоз" (пар выпускать не в цилиндр, а просто назад — в выдаче свидетельства отказали в 30-е годы) и еще что-то; однако одно изобретение этого "жанра" было-таки признано, а именно арбалет некоей хитрой конструкции (арбалетом называлось старинное оружие из стального тугого лука на деревянном ложе; стреляло короткими стрелами). Копию этого свидетельства 1931 года привожу здесь: не правда ли, по-своему занятен "научно-технический слог" той эпохи? А чего стоит отцовское "скромное": "…взамен дальнобойных винтовок"! И еще погляди на чертеж, выполненный рукою Степана Ивановича: чертил и конструировал он отменно.
Недалеко от этой "военной" серии изобретений были его "вечные двигатели" — перпетуум мобиле. Их у него было много конструкций, все они были выполнены в материале, блестели какими-то шариками, рычагами, ползунками, гирьками, и непременно должны были работать; к сожалению, для этого не хватало чуть-чуть "чего-то", и поэтому движение их после запуска замедлялось и, увы, прекращалось. Поэтому у отца рождалась новая, еще более совершенная, а значит и более сложная, конструкция, действующую модель которой он выполнял с завидным упорством и тщанием; результат был прежним…
В числе изобретений отца были и пишущие машинки (свидетельство № 49739 1934 года), и станки для насечки напильников. Дело в том, что когда-то он побывал в таком цеху, где огромной силы грохот приводил к тому, что рабочие теряли слух — вот тогда у отца родилась идея бесшумного, станка для насекания напильников, в котором зубило не ударяло бы в заготовку, а вдавливалось бы в нее.
Модель первой конструкции такого рода станка оказалась в работе настолько хорошей и надежной, что отец решил было устроить домашнее производство напильников. Однако во флигеле, где размещалась его мастерская, было лишь три комнаты, а слесарные напильники потребовали бы кузнечного, прокатного, закалочного цехов, не считая главного — насекального. Отличный выход из положения подсказала маникюрша, принесшая отцу "как-нибудь заточить" затупившийся напильничек для ногтей.
Через короткое время в самой большой комнате флигеля появился старинный дизель, работающий на керосине, у которого забавно качались и прыгали начищенные бронзовые и стальные детали; выхлопные газы уходили в железную трубу, проведенную через стену и крышу, а от большого маховика шел широкий ремень вверх к потолку.
Там, в высоте, по диагонали помещения цеха, в больших подшипниках, вделанных в стену, вращалась длинная толстая ось, на которую были насажены шкивы различного диаметра, а от них вниз, в разные стороны, шли приводные ремни, вращавшие различные станки, сделанные отцом тоже собственноручно. Я нисколько не ошибусь и не перехвалю отца, сказав, что несмотря на все его недостатки, Степан Иванович Гребенников был обладателем золотых рук Мастера с большой буквы.
