как утверждают некоторые исследователи, он сказал, что у него непременно будет рак, который будет властвовать над его телом и духом?
Вполне допустимо, что возникшее у Фрейда в раннем детстве бессознательное чувство вины, частично искупленное несчастным случаем (самоповреждением), сохранилось у него на всю жизнь. В исследовательском плане это подвигло его к самоанализу, изучению влияния бессознательного чувства вины на возникновение психических заболеваний, рассмотрению роли этого чувства в истории развития культуры и человечества. В личной жизни это приводило подчас к такому поведению, которое не поддавалось разумному объяснению с точки зрения тех, кто его окружал.
В частности, несмотря на настойчивые рекомендации врачей и просьбы близких бросить курить или хотя бы ограничиться одной сигарой в день (особенно после того, как у него был обнаружен рак), Фрейд не мог лишить себя удовольствия от установленного им образа жизни.
Не странно ли это для человека, выдвинувшего идеи о «принципе удовольствия», которым изначально в своей жизни руководствуются люди, и «принципе реальности», с которым им приходится считаться в семье, обществе?
Или как можно объяснить ту слепоту Фрейда по отношению к нацизму, когда он никак не хотел видеть реальную угрозу собственной жизни?
С приходом Гитлера к власти в Германии были подвергнуты сожжению книги Фрейда, конфискована психоаналитическая литература, закрыты психоаналитические журналы. Почти все известные психоаналитики эмигрировали в другие страны, главным образом в США. Многие друзья и знакомые предупреждали Фрейда о необходимости как можно быстрее покинуть Вену. И тем не менее основатель психоанализа оставался в Вене до тех пор, пока его собственные дети не оказались в руках гестапо.
Создается впечатление, что как в том, так и в другом случае Фрейд действовал вопреки своему рассудку. Наделенный острым умом, он не мог не понимать, что интенсивное курение не способствует сохранению здоровья. Привыкший смотреть правде в глаза, он не мог не видеть тех губительных для него и его дела последствий, которые нес с собой нацизм, объявивший психоанализ «еврейской наукой».
Что-то, задействованное внутри его самого, мешало прислушаться к голосу разума и руководствоваться в своих действиях принципом реальности. Фрейд стойко переносил череду болезненных операций, связанных с раком, но отравлял себя никотином. Он одобрял решение своих коллег, эмигрирующих из Германии и Австрии во имя сохранения собственной жизни и развития психоанализа, но подвергал себя смертельной опасности, оставаясь в Вене даже после ее оккупации нацистами.
Не бессознательное ли чувство вины, возникшее у Фрейда в раннем детстве и усилившееся впоследствии под воздействием различных обстоятельств, оказалось тем пусковым механизмом, который предопределил двойственное отношение основателя психоанализа к свой собственной жизни?
Не порождало ли оно у основателя психоанализа бессознательное стремление к искуплению «тяжких грехов», некогда им совершенных?
В раннем детстве Фрейда искупление «тяжких грехов» (враждебное отношение к брату и желание его смерти) привело к несчастному случаю. В зрелом и преклонном возрасте самоповреждение в виде несчастного случая выглядело бы не лучшим образом прежде всего в глазах самого основателя психоанализа, искусно раскрывающего подобного рода происшествия у своих пациентов. Поэтому, не осознавая глубинных мотивов своего поведения, Фрейд прибегает к таким формам искупления своих «тяжких грехов», которые характеризуются одновременно отчаянной борьбой за жизнь и ее саморазрушением.
В личной жизни бессознательное стремление Фрейда к искуплению «тяжких грехов» возвело его на плаху шестнадцатилетних мучений и страданий от различного рода болезненных операций, необходимости пользоваться сперва «монстром» (огромным протезом, отделяющим рот от носовой полости), а затем более совершенным, но тем не менее доставляющим массу неудобств протезом.
В исследовательском плане оно привело к развитию психоаналитических теорий об «инстинкте жизни» и «инстинкте смерти», вызвавших неоднозначное к ним отношение со стороны не только противников, но и приверженцев психоанализа.
Семейная тайна, связанная со вторым браком отца, рождение и смерть младшего брата – не единственные отправные точки раннего детства Фрейда, от которых началось формирование личности и развитие исследовательских интересов, приведших к возникновению психоанализа.
Одной из таких «точек роста» является также необычное положение Фрейда в семейном окружении, о котором уже упоминалось.
Родиться дядей и иметь племянника-ровесника, лишь на год старше себя, – не столь распространенное явление в семьях. Так что вряд ли подобное стечение обстоятельств могло не отразиться на формировании внутреннего мира Фрейда.
Известно, что во время фрайбергского периода жизни семьи Фрейда между будущим основателем психоанализа и его племянником Джоном установились самые тесные отношения. Как и большинство детей их возраста, они быстро нашли общий язык, вместе играли, участвовали в различного рода семейных мероприятиях, дружили. Правда, Джон был сильнее, слыл драчуном и нередко маленькому Фрейду приходилось отстаивать свое Я таким образом, что это превращалось в потасовку.
Вспоминая о том периоде детства, Фрейд отмечал, что в их семье часто рассказывалась одна история. На вопрос о том, почему он поколотил Джона, Фрейд отвечал:
«Я поколотил его потому, что он поколотил меня».
Так будущий основатель психоанализа отваживался, по его выражению, «восставать против своего тирана». Тем не менее мальчики до трех лет были неразлучны и, несмотря на потасовки, относились друг к другу по-дружески. Маленький Фрейд любил своего племянника и впоследствии считал, что дружба между ними оказала несомненное влияние на позднейшие отношения со сверстниками.
Вместе с тем отношения между дядей и племянником не были простыми. Судя по отрывочным воспоминаниям самого Фрейда, он испытывал двойственные чувства к Джону.
С одной стороны, он любил его, а дружба и игры с ним доставляли ему удовольствие.
С другой стороны, восстание против «тирана», который, как впоследствии подозревал Фрейд, «злоупотреблял дружбой», сопровождалось проявлением у него чувства враждебности и агрессивности.
Двойственные чувства Фрейда к его племяннику усугублялись тем обстоятельством, что в их детских играх и семейном общении образовался как бы «любовный треугольник».
У Джона была младшая сестра Полина. Она была немного старше Фрейда и доводилась ему племянницей. Надо полагать, что их игры втроем могли породить у любознательного мальчика исследовательский интерес к «женскому полу».
Имеется смутное воспоминание Фрейда о том, как трое детей, два мальчика и одна девочка, играют на лужайке недалеко от дома. Дети бегают по траве, собирают желтые одуванчики. Потом оба мальчика набрасываются на ничего не подозревающую девочку, валят ее на траву, вырывают из ее рук цветы. Девочка плачет и убегает от них.
Данное воспоминание Фрейда подчас воспринимается, как это имеет место в соответствующей биографической работе Э. Джонса, в качестве вытесненной в бессознательное фантазии об изнасиловании (вместе с Джоном) своей племянницы. По его мнению, «охота вдвоем» служит первым признаком того, что «сексуальная конституция Фрейда
