Подобно многим писателям, родившимся на закате империи, Лев идеализировал мир своего детства и отрочества. Этот мир рухнул на пятнадцатом году его жизни и рухнул так стремительно, что, спасая свою жизнь, множеству людей пришлось бежать из домов, буквально от накрытых к обеду столов… Лев вспоминал о Баку как о месте, где доброжелательность, расположение к людям существовали с глубокой древности, и объяснялось это относительной слабостью местных правителей. На протяжении всей своей жизни сам он последовательно выступал как противник революции, заменившей сложное переплетение древних религий и культур примитивной уравниловкой. Для Льва революционные политические перемены навсегда запомнились как «яростное безумие, захлестнувшее город»:
И вот на лицах вдруг появились гримасы. Они выражали все то адское, животное, тупоумное, на что только способна человеческая природа.
Словно подвижные черты человеческих лиц, некогда благородно застывшие, насильно смягченные, теперь смогли обрести свою истинную свободу, отныне являя миру лишь примитивные, зверские, «свободные» выражения. Власть большевиков началась с того, что человеческое лицо превратилось в гримасу.
В архивах Баку нет записи о рождении Льва Нусимбаума[14]. Как нет такой записи и в архивах Тифлиса, Киева, Одессы или Цюриха. В рассказе, опубликованном в 1931 году в одной берлинской газете, он признает, что места своего рождения назвать не может:
Родился в…? Уже с этого начинается загадка моего существования. Ведь большинство людей могут назвать дом или хотя бы населенный пункт, в котором они появились на свет. К этому месту или к этому дому человек впоследствии совершает паломничества — с тем, чтобы предаваться сентиментальным воспоминаниям. Мне же для этой цели пришлось бы оказаться в купе скорого поезда. Ведь я родился во время первой забастовки железнодорожников в России, среди просторов русских степей, где-то между Европой и Азией, когда моя мать возвращалась из Цюриха, этого гнезда русских революционеров, в Баку, где проживала наша семья. Как раз в день моего рождения царь обнародовал свой манифест, в котором он даровал жителям России политическую конституцию. А в тот день, когда меня привезли в Баку, город был уже охвачен пламенем революции и в нем началась резня, устроенная чернью. Меня несли до дома отца в корыте, а отец чуть было не выгнал на улицу мою няньку вместе со мной. Так началось мое существование на этом свете. Отец мой был нефтепромышленник, крупный магнат, мать же — радикально настроенная революционерка.
Согласно этому варианту, Лев оказывается в самом центре исторического переворота, который определил его последующую жизнь, и впоследствии, рассказывая о своей семье и о своем происхождении, он ни разу не отклонился от этих основных фактов[15].
Правдивость этой истории[16] подтверждают свидетельства независимых источников, в том числе воспоминания бонны Льва немки Алисы Шульте, написанных в 1940-х годах. Она была единственной свидетельницей того, как мальчик, за которым она всю жизнь преданно ухаживала, превратился в затравленного, преследуемого человека.
Уже первая книга Льва, «Нефть и кровь на Востоке», заложила основы для дальнейших мифов, к которым он не раз будет возвращаться. В ней рассказ о его собственной жизни переплетается с историей Кавказа. Лев знакомит читателей со своим отцом, Абрамом, рассказывая о том, как он прохаживался туда-сюда перед бакинской тюрьмой «в восточной бараньей шапке на голове, с янтарными четками в руках, без которых в Баку невозможно существовать». Лицо Абрама потемнело от местного, жаркого солнца, правда, в другой книге Лев приписывает его смуглоту турецкой и персидской крови. Согласно свидетельству Льва, отцу удалось выкупить из тюрьмы его будущую мать, «молоденькую, темноглазую девушку, члена российской большевистской партии»: она ожидала высылки за ведение политической агитации, однако Абрам сразу женился на ней и ввел ее в свой гарем. Правда, мать Льва быстро взяла власть в доме в свои руки и этот гарем ликвидировала.
Версия о том, что Абрам Нусимбаум был мусульманским аристократом персидско-турецкого происхождения — или кем угодно еще, но только не евреем с европейским образованием, — составляла часть того мифа, который Лев создавал преднамеренно. На самом деле свидетельство о рождении Нусимбаума-отца сохранилось. Происходил он из евреев-ашкенази[17] и родился 24 августа 1875 года в Тифлисе (Тбилиси), который с тех пор, как Кавказ оказался под властью России, был столицей Тифлисской губернии и всего Кавказского наместничества. Его родители переехали на Кавказ не то из Киева, не то из Одессы, этих двух крупных центров черты оседлости, где процент еврейского населения был достаточно высок. Территории, находившиеся ранее в составе Речи Посполитой, — Белоруссия, Литва и западная часть Украины, были присоединены к России при разделах Польши в 1772,1793 и 1795 годах[18]. В результате этого присоединения помимо миллионов славян, как православных, так и католиков, подданными Российской империи стали и около полумиллиона евреев. До присоединения польских территорий евреев в России практически не было, и страна оказалась не готова к тому, чтобы воспринять новую религиозно-этническую примесь. Официальное решение «еврейского вопроса» в России свелось к одному: ограничить проживание всех евреев территориями тех бывших польских воеводств, которые оказались под властью Екатерины Великой, так называемой «чертой оседлости». По сути дела было создано крупнейшее в истории гетто, огромная географическая тюрьма для новоявленных «российских» евреев.
В истории России бывали периоды, когда накал религиозных страстей в России доходил до того, что даже собственных православных правителей часть подданных считала еретиками. Так, во всяком случае, относились к ним старообрядцы, апокалиптически настроенные фундаменталисты, которые протестовали против изменений в богослужебном чине Русской православной церкви, предпринятых в XVII веке с целью привести его в большее соответствие с ритуалом церкви Греческой. Старообрядцы, убежденные, что следование новым обрядам не позволит им обрести вечное спасение, даже совершали в знак протеста массовые самосожжения (правда, на момент, когда родился Лев, их в России, по ряду оценок, было все же около тринадцати миллионов[19]).
Распространена была и так называемая ересь «жидовствующих», последователи которой не признавали божественной природы Христа и следовали только Ветхому Завету, почитали не воскресенье, а субботу и соблюдали целый ряд других иудейских обычаев, хотя отнюдь не считали себя иудеями. Жидовствующими заинтересовался царь Иван III, их представителей пригласили в Москву, и в последние десятилетия XV века им удалось обратить в свою веру немалое число знати, так что исповедующие православие ощутили потребность противодействовать опасной тенденции — некоторые ересиархи были сожжены. Православное духовенство заставило царя изгнать иудеев, они были объявлены вне закона в середине XVI века, и именно по этой причине в Российской империи их не было, когда в ее состав в конце XVIII века вошли территории, объявленные чертой оседлости. Иудаизм, подобно масонству, с которым его часто смешивали, особенно после того, как русские масоны обратились к каббале и начали избирать из своей среды священнослужителей, которых называли «коэнами», рассматривался как слишком опасное и вредное для России вероучение.
