Впрочем, с решением дочери были не согласны ее родители, которые успели полюбить непоседливых внуков из снежной России. «Мы с Валерой подслушали, что нас в ночь перед отъездом дедушка хочет спрятать. Сказали маме. И переночевали у нее в спальне, хотя это и не принято, опасаясь каждого шороха. А утром уже уехали в Париж. Остановились у маминых родственников. Оттуда через месяц, пока Красный Крест оформлял документы, поездом поехали домой», — вспоминала Татьяна Харламова.
Валера был рад, что снова вернется к отцу, деду, по которым так сильно скучал. Что увидит своих друзей. Что наконец-то выйдет на родную дворовую коробку, где было забито столько голов и заброшено столько шайб… Чуть позже, уже в Москве, он скажет своим друзьям о том, что в Испании не знают, что такое хоккей, и поклоняются футболу. На одной из игр местного «Атлетика», на которой он побывал вместе с дедом, его поразили болельщики, поющие гимн в честь любимой команды, размахивающие флагами и гудящие в трещотки. Особенно впечатлили сиденья на трибунах, отдельные кресла, на которые можно было подложить подушки. Через каких-то полтора десятилетия эту атмосферу фанатичного боления он ощутит, приехав в Канаду.
Больше испанских дедушку и бабушку Валерий никогда не увидит. Дед Бенито умрет в 1968 году, а бабушка — в начале 1981 года. Первыми о смерти дедушки Бенито узнают внуки: ведь письмо придет, когда мамы не будет дома. «Мы как раз собирались на встречу выпускников в нашей школе номер 642. Вдруг приносят эту трагическую весточку. В заказном письме была статья о смерти деда из местной газеты. Похороны уже прошли, но от этого было не легче. Мы с Валеркой испугались, не зная, как сказать об этом маме», — вспоминала Татьяна Харламова.
А пока… «Папа, представляешь, у них нет льда и хоккейных коробок», — сказал Валера своему улыбающемуся отцу. На вокзале в Москве их встречал дедушка Сережа. За год он сильно поседел, осунулся. Так волновался, что выехал в день встречи из дома на целых три с лишним часа раньше прихода поезда. Перепутал даже вокзалы. Поехал на Курский вокзал, а не на Киевский. Увидев невестку и внуков, чуть не расплакался. Всю дорогу любовался детьми и заметил, что они сильно загорели под теплым и приветливым испанским солнцем.
Особых увлечений и хобби, кроме спорта, у Валеры не было. Как почти все мальчишки той поры, возвращался из школы, обедал, делал уроки и мигом во двор. Правда, уже в зрелом возрасте признался, что иногда «малевал» краской по бумаге, но художником так и не стал. «Я ведь в детстве мастак был рисовать. Особенно когда в больнице лежал и потом в санатории долечивался. Чего только не рисовал! Родители придут меня проведать, а я с ними сестре целую пачку рисунков отправляю. Мама все надеялась, что, может быть, из меня еще один Пабло Пикассо выйдет. Но вышел хоккеист», — признавался Харламов журналисту Владимиру Дворцову.
А в больнице он оказался, когда в марте 1961 года заболел ангиной. Болезнь дала сильнейшие осложнения. У него временно отнялись правые рука и нога. «Скорая» отвезла его в детскую Морозовскую больницу. В ней он пролежал несколько недель, а затем целых три месяца восстанавливался в санатории в Красной Пахре. После этого был прикреплен для постоянного наблюдения в Морозовскую больницу.
Проблемы со здоровьем оказались очень серьезными. Речь шла о том, что он может остаться инвалидом на всю жизнь. У мальчика был обнаружен порок сердца. «Здоровье у мальчика крайне ослабленное. Остерегайтесь простуд, и ни в коем случае ему нельзя заниматься спортом», — сказал врач Борису Сергеевичу при выписке.
Врачи ввели крайне жесткие ограничения. Харламова не брали в пионерский лагерь, в школе он был освобожден от занятий физкультурой, от подъема и переноски тяжестей. Врачи запретили ему любые подвижные игры и даже школьные походы. Конечно же, о том, чтобы бегать, плавать и вообще заниматься спортом, речи не шло. Эту грустную новость рассказал отец сыну, когда Харламовы приехали домой. «Тебе ни в коем случае нельзя играть в футбол, а уж тем более в хоккей. Понял, Валера?» — Борис Сергеевич впервые так жестко говорил с сыном. Валера, потупив взор, кивнул. А в глазах читалась такая грусть…
Кстати, врачи тогда сказали, что Валере с его заболеванием нельзя находиться в коммунальной квартире, где с утра до вечера шумно. Нужно жить отдельно. «Тогда мама, которая делала всё ради детей, подняла всю испанскую общественность в Москве. Чтобы у него были лекарства, лучшая больница. Испанская община обратилась в Красный Крест. И они добились того, чтобы в администрации завода маме выделили двухкомнатную квартиру в Угловом переулке», — вспоминала Татьяна Харламова.
Начались постоянные поездки по врачам. Практически раз в месяц. «Не лучше, но хорошо уже, что не хуже. Предписания мои выполняете, спортом он не занимается?» — спросил однажды врач. «Конечно же не занимается», — заверил Борис Сергеевич.
Сначала действительно Харламов-старший не знал, что, когда он работает на заводе, сын его, как угорелый, носится со сверстниками во дворе. Играет и в хоккей, и в футбол. Потом понял, но промолчал. «Вначале после больницы Валера катался украдкой, делая всё, чтобы не узнала мать или отец. Ему казалось, что он дьявольски хитер и осторожен. Но отец знал об обмане. Знал и делал вид, что не догадывается. Потому что в глубине души не верил, не хотел верить, что Валерке и впрямь нельзя было побегать с клюшкой в руках. Так бы и играли они в молчаливые кошки-мышки, если бы отец однажды не сказал: “Я тебе коньки наточил”», — писал Владимир Дворцов.
Между отцом и сыном установились особо доверительные отношения. Борис Сергеевич уделял Валерику, как он его называл, практически всё свободное время. «У нас с сыном отношения были товарищеские — ничего мы друг от друга не скрывали. Я-то болельщик, ни одной игры не пропускал, знал всех друзей Валерия, всех игроков, с которыми он играл, еще с юношеских команд. Мой интерес к его спортивной жизни понятен и без объяснений. Но вот что меня особенно радовало: и Валерия мои заводские дела интересовали, всегда, бывало, спросит: как там у тебя и что… К друзьям моим относился со всем расположением», — вспоминал отец хоккеиста.3
Надо сказать, что родителей своих Валерий боготворил. «Валерий нигде так хорошо, спокойно себя не чувствовал, как в родительском доме. Здесь он всегда отдыхал душой», — признавался Борис Сергеевич. На все праздники, не только семейные, Валера обязательно делал родителям подарки, не говоря уже о многочисленных сувенирах, которые он позже, начав играть за сборную СССР, привозил родным из-за границы. Когда шел в гости в родительский дом, покупал маме обожаемые ею красные гвоздики. «К матери он относился очень уважительно, больше всего боялся огорчить ее чем-нибудь. Знал: она за него волнуется так, что и давление, случалось, подскочит. И всегда, если задерживался; где бы там ни был, никогда не забывал позвонить, предупредить, успокоить…»
