Я вставил деталь и принялся ее обтачивать. Работа пошла как нельзя лучше. За то же время я стал обтачивать почти вдвое больше деталей. Это была уже серьезная победа, убедившая меня в практической ценности моего изобретения.
Но чем больше я работал на станке с помощью ветряка, тем больше находил в нем недостатков. При сильном ветре станок вращался очень быстро, при слабом, наоборот, крайне медленно. И то и другое не годилось. Я сконструировал регулятор скорости. Станок стал работать ритмично.
Однажды я пригласил к себе старого мастера завода и показал ему свое изобретение.
Мастер был человек неторопливый и не щедрый на похвалу. Он долго осматривал станок, пробовал на нем точить, выходил во двор смотреть ветряк. Потом сказал:
— Ловко придумал, молодец! Надо бы тебе, парень, учиться.
Я и сам знал, что мне надо учиться, но средств для этого не было.
— Может, вы меня оружейному подучите? — спросил я мастера.
— Можно! — сказал он и, осмотрев еще раз мое сооружение, ушел.
Через некоторое время на заводе мне стали поручать более сложные и ответственные работы, в частности сборку затвора и магазина.
Я хорошо узнал и изучил винтовку Мосина и, пожалуй, смог бы каждую ее деталь выточить самостоятельно.
Прошло еще несколько лет, и меня стали считать оружейным мастером.
Теперь я чувствовал себя тверже, да и опыт кое-какой поднакопился. И все же применить свои способности на заводе не было никакой возможности.
Я не раз пытался сделать кое-какие усовершенствования к станкам, но мои предложения натыкались на непреодолимые преграды.
Инженеры просто не хотели разговаривать со мной, даже возмущались. Один из них, немец, заявил так: «Я инженер, а ты есть слесарь, это надо понять — и больше меня не беспокоить».
Мастер же объяснял это проще:
— Пойми, Василий, всякое приспособление требует затрат. А казне выгодней тебе заплатить грош, чем на приспособление истратить целковый.
— Так ведь потом же все окупится! — возражал я.
— Это еще бабушка на-двое сказала. А зачем им гадать да рисковать, когда дело и так идет!
Да, на заводе все мои стремления к изобретательству наталкивались на каменную стену и разлетались вдребезги.
Оставалось одно — отложить свои мечты и чаянья до лучших дней.
И я откладывал. Но откладывал не без надежды, нет. Я твердо верил, что придет тот день, когда мы, изобретатели-самоучки из народной гущи, будем учиться творить и созидать для блага своего народа. Эту надежду в нас вселяли появившиеся на заводе социал-демократы, которые тогда уже отчетливо видели перед собой светлое будущее России.
Начало XX века в моей личной жизни ознаменовалось памятными событиями. В 1901 году несмотря на то, что я был единственным кормильцем большой семьи, меня забрали в солдаты.
Хорошо помню этот день — тусклый, пасмурный, серый.
Длинный состав из красных телячьих вагонов подан на запасный путь, подальше от вокзала. На платформе и поодаль на поблекшей лужайке много людей. Тут и мастеровые, окруженные фабричными девчатами. Их сразу можно отличить по сапогам в гармошку, по коротким пиджакам нараспашку. Тут и деревенские парни в лаптях, в холщовых рубахах и их родичи, угрюмые бородачи, и плачущие бабы с ребятишками и узелками.
Воздух насыщен множеством самых разнообразных звуков. Кто плачет, кто играет на гармошке, кто пляшет, дико выкрикивая или отбивая в ладоши и насвистывая. И весь этот гомон покрывают пьяные голоса, горланящие в разных местах одну и ту же песню:
Последний но-не-шний де-не-чек
Гуляю с ва-ми я, друзья-я…
Позднее мне довелось видеть в Третьяковской галерее картину К. А. Савицкого «Проводы новобранцев на войну». Я долго стоял перед ней. Мне казалось, что художник изобразил тот самый эшелон с небольшим старомодным конусотрубным паровозом, который увозил меня из родного города.
Проводы в солдаты, или, как раньше говорили, а рекруты, были одним из самых страшных, диких и печальных событий старого времени.
Вот паровоз загудел, захрипел и, провожаемый воплями, потащил наш состав по направлению к Москве. Я увидел плачущую мать, окруженную ребятишками, а в стороне молоденькую девушку в пестром ситцевом платочке…
Помахав мне рукой, она отерла слезу и, подойдя к матери, стала ее утешать. Это была моя невеста — Вера.
Я отошел от двери, сел на нары и глубоко задумался. Невесело было на душе. В Туле осталась мать с кучей малолетних детей. Что они будут делать, как жить?
Думалось и о Вере — милой, веселой девушке. Сдержит ли она слово? Будет ли ждать пять долгих лет?
Думалось и о том, что ждет меня впереди. Нудная ли казарменная муштра или работа в войсковой оружейной мастерской, как обещали в Туле?
Все эти размышления утомили меня, и я уснул. Разбудили меня товарищи, когда эшелон наш подъезжал к Москве.
В вагоне царило возбуждение: стало известно, что нас везут в Петербург — столицу Российской империи.
Служить в Петербурге казалось заманчивым, и я повеселел. Мы шутили, резались в «дурака», пели песни.
В Петербурге нас рассортировали и направили в разные части. Я с несколькими солдатами-туляками попал в Ораниенбаум, где была офицерская школа и квартировала стрелковая часть. Дорогой мы узнали, что в Ораниенбауме при офицерской школе есть оружейные мастерские, и надеялись, что нас как мастеровых направят туда.
Но в Ораниенбауме нас постигло горькое разочарование. Сгоняли в баню, выдали обмундирование и поместили в унылые, темные, сырые казармы. На другой же день началась обычная солдатская муштра. Огромный плац около здания школы был местом наших учений. Чуть свет раздавались громкие выкрики: «Смирно! Шагом марш! Кругом!..»
Научившись ходить строем, мы маршировали по широкому полю и горланили старую солдатскую песню:
Солдатушки, бравы ребятушки,
Где же ваши жены?
Наши жены — ружья заряжены.
Вот где наши жены!
Оружейная мастерская, о которой мы мечтали по дороге в Ораниенбаум, была рядом, но попасть в нее оказалось нелегко.
После того как мы, новобранцы, прошли положенную выучку, нас стали учить стрельбе. Стрельба велась из винтовок, но иногда баловали и стрельбой из пулемета. Пулеметы в то время только появились, и нам было очень интересно познакомиться с ними. Но стрельба из пулеметов оказалась настоящим мучением. Эти машины были очень несовершенны и часто отказывали.
