Мы видим грех, но не видим покаяния
Судить о священнике только по его жизни или по тому, что видишь в его жизни, нельзя, потому что ты видишь внешность. Скажем, ты видишь, что он грешный человек, а разве ты видишь, как он плачет пред Богом, как он страдает о своём падении или о своей слабости? У меня есть тому очень поразивший меня пример.
У нас в Париже был священник, который отчаянно пил — не всё время, но когда запивал, то запивал крепко. Я тогда был старостой, он приходил в храм на службы в таком виде, что качался на ногах, я его ставил в угол и становился перед ним, чтобы он не упал. Мне тогда было лет 20 с небольшим, у меня понимания было очень мало; мне его было жаль как человека, потому что я его любил, вот и всё. Потом случилось так, что нашего приходского священника немцы взяли в тюрьму, и этого пившего священника попросили его заменить. Он тогда бросил пить; он служил. Я к нему пошёл на исповедь сразу после того, как его назначили, потому что не к кому было идти. Я шёл к нему с мыслью, что я исповедуюсь Богу. Священник, как говорится в увещевании перед исповедью, только свидетель, значит, он будет свидетельствовать перед Богом в день Суда о том, что я сделал всё, что мог, чтобы сказать правду о своём не достоинстве, о своих грехах. Я начал исповедоваться, и я никогда не переживал исповедь, как в тот день. Он стоял рядом со мной и плакал — не пьяными слезами, а слезами сострадания, в самом сильном смысле сострадания. Он со мной страдал о моей греховности больше, чем я умел страдать, он страдал всем страданием собственной жизни за мою греховность, и он плакал всю исповедь. И когда я кончил, он мне сказал: «Ты знаешь, кто я такой. Я не имею никакого права тебя учить, но вот что я тебе скажу: ты ещё молод, в тебе есть ещё вся сила жизни, ты всё можешь осуществить, если только будешь верен Богу и верен себе. Вот что я тебе должен сказать…» И он мне сказал многое истинное. На этом кончилась исповедь, но я никогда не забывал этого человека и то, как он смог надо мной плакать, будто над мертвецом, будто над человеком, который заслуживает вечного осуждения, если только не исправится.
А впоследствии я совсем иначе стал о нём думать. Он был молодым офицером во время гражданской войны. Во время отступления войск из Крыма он на военном судне уходил в Константинополь. На другом корабле были его жена и дети, и он видел, как этот корабль утонул. Перед его глазами утонули его жена и дети… Разумеется, люди, ничего не испытавшие подобного, но святоши, могут сказать: «А Иов? Он ещё хуже пострадал. Почему этот священник не стал подобен Иову?» Я одному человеку на это ответил: «Ты сначала испытай его горе, а потом будешь о нём судить». С тех пор, как я узнал о его трагедии, у меня никогда язык не повернулся осудить его за то, что он запил. Да, горе было такое, ужас был такой, — что он не выдержал. Но он остался верен Богу. Он остался священником, вернее, он стал священником для того, чтобы разделить с другими людьми их трагедию, их греховность и покаяние. Дай Бог нам больше таких священников».
Митрополит Антоний Сурожский. Царственное священство мирян. «Альфа и Омега». 1998. № 1
«Не буду исповедоваться!»
«Однажды, — вспоминает митрополит Вениамин (Федченков), — приходит ко мне молодая женщина лет двадцати пяти. И просит меня исповедать её.
— Ну хорошо, — ответил я. — Только сначала немного побеседуем перед исповедью.
Через каких-нибудь 5-10 минут я предложил ей исповедоваться. Вдруг она заявила мне:
— А исповедоваться у вас я не буду!
— Почему?! — удивляюсь я.
— Потому что я шла исповедоваться к незнакомому духовнику; а с вами поговорила 5 минут, и мне кажется, что я знакома с вами уже 20 лет, и мне стыдно будет исповедоваться.
Я начал доказывать ей неправильность её настроения, но — напрасно,
— Нет, нет! — настаивала она. — Не буду исповедоваться! Понимая причину её смятения, я решил помочь ей.
— Ну хорошо! Вы не будете сами говорить о грехах. Вот станем на коленочки, и я буду говорить ваши грехи, вы же молчите. А если я скажу что неверно, тогда вы ответьте «нет!». Она легко согласилась. Конечно, я не прозорливец, а говорил об общих грехах. Она молчала сначала. Потом после какого-то вопроса ответила:
— Нет! Этого не было.
— Ну и слава Богу, — спокойно ответил я. Вдруг она добавила: — Нет, нет, подождите, подождите! Припомнила: и это было!
— Ну вот и хорошо, что вспомнили. Исповедь кончилась».
Митрополит Вениамин (Федченков). «Записки епископа»
Осенью 1905 года братским духовником Троице-Сергиевой Лавры стал иеромонах Ипполит (Яковлев). Вскоре стал он духовником и Духовной Академии. Вот как вспоминал о нём тогдашний студент-первокурсник Академии С. А. Волков:
«Когда я, поступив на первый курс, услышал о нём (иеромонахе Ипполите) от своих студентов-монахов, то полюбопытствовал, в какой академии он обучался. Мне сказали, что у него только семинарское образование. Я очень удивился, как духовником не только студентов, но и профессоров может быть монах-простец и сообщил своё недоумение своим друзьям. Они познакомили меня с монастырским «старчеством», о котором я читал в романе Достоевского «Братья Карамазовы», будучи ещё наивным гимназистом, и потому не сумел не только оценить, но даже мало-мальски понять его.
«Вот погодите, — говорили мне монахи, — побываете у него на исповеди и тогда поймёте».
Вскоре наступила первая неделя Великого поста. Я исповедовался отцу Ипполиту, рассказал обо всём, что меня волновало и смущало в новой обстановке, — и вышел от него успокоенный, с ясной душой. Тут я понял, что кроме обычного богословского подхода к религиозным вопросам, ко всей религиозной жизни, есть особый духовный подход, несравненно высший и благодатный. Отец Ипполит так ласково расспросил меня о всех моих треволнениях, так глубоко понял всё и так просто и благостно разрешил все мои недоумения, что я был просто поражён. Чувствовалась в его словах высшая мудрость человека, руководящая не только разумом, но и сердцем и тою силою, которую иначе и не назовёшь, как «Великое в малом»…»
Воспоминания о Московской Духовной академии 1917-1920 гг. Машинопись. 1965
Желание причаститься Святых Тайн — это прежде всего выражение благодарности Богу за всё, что Он даёт нам. Призывая всех: «Приидите, ядите…», Он не только позволил, но и повелел, чтобы мы смотрели на предлагаемый Хлеб, о Котором Он сказал: «егоже Аз дам» (Ин. 6, 51) как на Хлеб Насущный, необходимый всем для уврачевания наших немощей, особенно душевных. И не только так смотрели, но и часто приступали к Его трапезе. Продолжая Свой призыв, Господь говорит о Чаше: «Пиите от нея вси», включая в число призываемых и младенцев, и самых немощных. Исключение здесь только для тех, кто не верует и не пребывает в единении церковном.
