Жажда творчества, любопытство познания, энергия воображения гнали его множеством путей сквозь прошлое и современность, ориентируя на достойные образцы. Но есть одна область истории страны, припав к которой, его любопытство и фантазия уступили место чувству причастности, игра выросла в самовыражение, укорененность в жизни и культуре народа кристаллизовалась святым патриотизмом. Эта область — Великая Отечественная.
О том, как вошла война в биографию Высоцкого, уже была речь.
Из рассказов вернувшихся и с книжных страниц она вздымалась пожарищами, лязгом могучей техники, разрывами бомб и снарядов и навечными дружбами, и бессонными сутками на марше — неостановимым многомиллионным порывом к победе.
Если путь прорубая отцовским мечом,
ты соленые слезы на ус намотал,
если в жарком бою испытал, что почем,
значит, нужные книги ты в детстве читал.
На большую войну он не успел. Эта ущербность собственной биографии никогда не давала ему покоя:
Кто старше нас на четверть века,
тот уже увидел близости и дали.
Им повезло — и кровь, и дым, и пот
они понюхали, хлебнули, повидали.
Он воплотил образ защитника Отечества в театре, в кино, о нем пел, о нем писал стихи.
В 1967 году Ю. Любимов поставил «Павшие и живые» — спектакль о невернувшихся с войны поэтах Михаиле Кульчицком, Павле Когане, Всеволоде Багрицком и Семене Гудзенко, за которым война послала смерть вдогонку: израненный Гудзенко умер через восемь лет после Победы — тридцати одного года от роду.
Вдохновение, ответственность перед теми, кто заплатил за мир жизнью, жгучая жажда приобщения к их судьбе — с такими чувствами делался и игрался этот спектакль.
На премьере и в первых представлениях Высоцкий играл Кульчицкого, позже к нему перешла (снова от Н. Губенко) роль Гудзенко. Через десять лет в фильме «Единственная дорога» героически умирал его Солодов — до войны, как Кульчицкий, студент и поэт, на фронте — капитан. Тяжелораненым Солодов попал в фашистский плен, оттуда, из неволи, он вырвался единственной дорогой — через подвиг в смерть. Этому горячему, гордому человеку Высоцкий вложил в уста запомнившиеся многим слова:
И в стороне от той большой войны
Еще возможно умереть достойно...
...Мы не умрем мучительною жизнью,
Мы лучше верной смертью оживем.
Вернувшиеся с войны поэты писали о ней правдиво, но по-разному.
Как это было! Как совпало —
Война, беда, мечта и юность!
И это все в меня запало
И лишь потом во мне очнулось!..
Лихая, но и чистая молодость, великая битва за мечту о справедливости — это война по Давиду Самойлову (кстати, одному из авторов «Павших и живых»). В другом месте Самойлов очень просто сказал:
Мы хотели, чтоб было лучше,
Потому и не знали страху.
Для сердечно чтимого Высоцким Булата Окуджавы война — духовная и душевная спайка поколения, жестокое пробуждение чувства Родины, чувства своей истории.
Тема войны у Высоцкого — это прежде всего тема памяти о павших. Ни в одной роли, ни в одной своей песне он не стенает и не всхлипывает над солдатской могилой. У- него гибель воина — это предельное, запредельное усилие отстоять правду, добро, справедливость. В его песнях в смерть уходят не на покой — смертью оживают.
Наши мертвые нас не оставят в беде.
Наши павшие — как часовые...
Мертвые, как часовые, охраняют живых, потому что усилие, сделанное ими для победы, прорвало черный заслон смерти. В нескольких песнях Высоцкого лирическое «я»— это павший на поле боя.
«Сквозь время»— так назывался посмертный сборник стихов Михаила Кульчицкого, поэта из Харькова, в 24 года сложившего голову в боях на Волге. Страстные, стремительные его стихи дышат счастьем личного участия в страшной и праведной битве. Воплотив образ Кульчицкого, актер духовно как бы раздвинул свою личность. Вслед за своим героем он воспел причастность к народному подвигу.
Как уже говорилось, в большинстве песен Высоцкого звучит «я»— личное местоимение первого лица единственного числа. Во многих военных песнях «я» сменилось на «мы»:
И еще будем долго огни принимать за пожары мы...
...Мы ползем, к ромашкам припадая.
Ну-ка, старшина, не отставай!
С образом Кульчицкого, с его стихами в восприятие войны Высоцкого вошел еще один важный момент. В спектакле «Павшие и живые» он читал такие строчки павшего поэта:
Война ж совсем не фейерверк,
А просто трудная работа,
Когда, черна от пота, вверх
Скользит по пахоте пехота.
Неимоверное напряжение войны названо здесь буднично: «просто трудная работа». Преодоление заложено уже в самом стихе, в его «оркестровке»: как солдат сквозь препоны, звук пробивается сквозь вязкость двойного «в» — «в-в-верх», сквозь заграждение из ощетинившихся противотанковыми ежами трехкратных «х». В роли Кульчицкого Высоцкий закричал и захрипел. Предельно напрягся голос в верхнем регистре, артист с такой яростью выталкивал звук, как будто хотел, казалось тогда, крайним усилием голосовых связок ослабить на шее стальную удавку смерти.
Война — неимоверный труд, воодушевленный благой целью,— это тема центральной песни военного цикла —«Мы вращаем Землю». В авторском исполнении этого шедевра зримость коллективного усилия достигает потрясающей отчетливости. Когда поет Высоцкий, крик-рефрен «сот себя, от себя» напоминает рефрен - команду «ухнем» из великой песни русских артельщиков «Дубинушка».
Высоцкий очень хотел, чтобы его роли, песни и стихи воспринимались документами биографии отцов и старших братьев — ядром чуткой памяти следующих поколений. Замечательна зримость, с какой «военное время» предстало мысленному взору героя превосходного стихотворения «Из дорожного дневника».
...Мы поели с сержантом
домашних котлет и редиски.
Он опять удивился:
«Откуда такое в войну?
Я, браток,— говорит,—
восемь дней как позавтракал
в Минске.
Ну, спасибо, езжай!..»
Вслед за военными поэтами и прозаиками он чурался выспренности, ложного пафоса, цветистых метафор. Однако «Мы вращаем Землю» предлагает монументальный в своей пластичности образ, образ-символ. Герои песни видится нам чуть ли не античными атлантами с той лишь разницей, что атланты только поддерживали земной свод, а «сменные роты» Высоцкого раскручивают Землю «куда захотят».
