24 марта 1499 года, спустя почти год с момента его вступления в должность, Совет десяти посылает Макиавелли в Пьомбино с поручением сообщить тамошнему синьору об отказе увеличить ранее оговоренное денежное вознаграждение для наемников. Дело в том, что Республика не имела регулярной армии и пользовалась услугами одного или нескольких отрядов наемников, заключая с их командирами — кондотьерами — кондотту (то есть договор), которую стороны имели право возобновить или расторгнуть в случае необходимости.
Уполномоченный Синьории — в своих миссиях Макиавелли никогда не будет иметь иного звания — не должен был ни на йоту отступать от полученных инструкций, которые предусматривали и диктовали все, включая реакцию посланника на возможные вспышки гнева собеседника. Что касается «любезностей и уверений» — а их предлагалось расточать «в самых общих выражениях, которые ни к чему бы… не обязывали», — то в этом искусстве протеже Марчелло Адриани не было равных: Никколо прошел прекрасную школу риторики — школу начальника Первой канцелярии!
Миссию в Пьомбино можно было считать лишь пробой сил. Следующее поручение было серьезнее. 12 июля Никколо посылают с поручением к синьоре Имолы и Форли графине Катарине Сфорца. Сердце молодого человека наверняка сильно билось от волнения, когда он садился в седло, имея в кармане приказ направиться в Форли или любое другое место, где будет находиться «illustrissima Madonna»[14]. Он должен был провести с ней переговоры не только о покупке ядер, пороха и селитры — графиня и в самом деле торгует оружием, если не занята в лаборатории, где изобретает рецепты разных притираний для сохранения женской красоты или, как говорят злые языки, ядов, — но и о возобновлении кондотты с ее старшим сыном, синьором Оттавиано Риарио.
Это было деликатное поручение. Интерес Флоренции состоял в том, чтобы снова взять на службу сына Мадонны, но учитывая, что Оттавиано четыре месяца назад отказался возобновить истекший к тому времени договор, флорентийцы с лукавством, равным лишь лукавству самой Катарины, считали, что «сегодня невозможно вернуться к договору на прежних условиях, поскольку срок предыдущего соглашения уже полностью истек». Макиавелли должен был вынудить Катарину проглотить предложение об уменьшении денежного вознаграждения, не нанеся при этом урона столь драгоценной дружбе. Крошечное государство на северо-восточной границе представляло для Флорентийской республики особый стратегический интерес. Вот почему Лоренцо Великолепный так и не простил папе Сиксту IV того, что тот с помощью Пацци «увел» у него Форли и отдал своему племяннику Джироламо Риарио, супругу Катарины Сфорца.
Чтобы выполнить свое первое серьезное поручение, молодой секретарь должен был схватиться не просто со знатной дамой, но с фигурой воистину легендарной.
Побочная дочь покойного герцога Миланского Галеаццо Мария Сфорца показала потрясенной Италии, кто она есть на самом деле, в 1484 году, после кончины папы Сикста IV. Ей было тогда двадцать шесть лет. До той поры в ней видели только очаровательную молодую женщину, чьи грация и красота, прославленные художниками, озаряли Ватикан. Ее жалели, потому что, едва достигнув брачного возраста, она по политическим соображениям была выдана замуж за Джироламо Риарио. Нельзя было найти никого, столь же развратного и отвратительного, как этот племянник Сикста IV. Осыпаемый папскими милостями, он вызывал ненависть у римлян. Столь же сильно ненавидели Риарио его подданные в Имоле и в Форли. В неразберихе, последовавшей за объявлением о смерти понтифика, Катарина устремилась в замок Святого Ангела и навела пушки на Ватикан, стремясь тем самым заставить кардиналов избрать папу, благосклонного к семейству Риарио. Две недели она противостояла всей коллегии кардиналов и продержалась бы гораздо дольше, если бы ее супруг не уступил угрозам и обещаниям Ватикана и не заставил ее сдаться. Но этих двух недель оказалось достаточно для того, чтобы доказать всем, что она унаследовала выдающиеся способности своего деда, знаменитого кондотьера Франческо Сфорца. Один из современников так описал ее: «Умная, храбрая, высокая, представительная, красивая лицом. Она носила парчовую юбку со шлейфом в две сажени длиной, черную бархатную шапочку на французский манер, мужской пояс и кошель, полный золотых дукатов; на боку — топорик; и солдаты (пехотинцы и всадники) побаивались ее, потому что, взявшись за оружие, эта женщина была неукротима и жестока».
Репутацию жестокой женщины Катарина с блеском оправдала и тогда, когда подстрекаемые Лоренцо Медичи дворяне Форли, уверенные в поддержке народа, доведенного до отчаяния тиранией синьора, убили Джироламо Риарио. Но дадим слово Никколо:
«Заговорщики Форли убили графа Джироламо, своего синьора; поскольку для полного спокойствия им необходимо было захватить крепость, а кастелян отказывался ее сдать, то они вынудили Мадонну пообещать сдать крепость в том случае, если они пропустят ее туда, а в качестве заложников она оставила собственных детей. В обмен на этот залог заговорщики согласились пропустить ее, но едва оказавшись в крепости, она взошла на стену, обвинила их в убийстве мужа и стала угрожать страшным мщением. А чтобы уверить их в том, что ее не заботит судьба детей, она продемонстрировала мятежникам свои детородные органы, говоря, что ей есть чем народить других».
Поступок, достойный пера Тита Ливия! Макиавелли был так потрясен этой историей, что, не дав себе труда проверить ее подлинность, пересказал ее не только в своих «Рассуждениях…», но и в «Истории Флоренции».
* * *
Итак, Никколо скакал в Форли, находившийся в сотне километров от Флоренции, к женщине, столь знаменитой своей красотой, что возбужденный слухами Буонаккорси попросил привезти ему «голову госпожи Катарины в виде портрета на листе бумаги».
Овдовев, Мадонна прослыла пожирательницей молодых красивых мужчин. За три года до описываемых событий Флоренция направила к ней послом Джованни Медичи. Он приходился кузеном Пьеро Неудачнику, принадлежал к младшей ветви знаменитого рода и обладал всеми «республиканскими» добродетелями, включая и то, что сменил имя и стал называться Джованни Пополано. Катарина безумно влюбилась и вышла за него замуж, но сделала это тайно, поскольку опасалась гнева семейства Риарио, которое могло отнять у нее Форли. Синьория, весьма довольная этим браком и, главное, территориальными перспективами, которые тот открывал, даровала флорентийское гражданство графине и ее детям, как уже рожденным, так и всем, которые могли родиться впоследствии. К несчастью, Джованни, вместе со своим пасынком Оттавиано участвовавший в войне, которую Флоренция вела с восставшими жителями Пизы, вернулся в Форли тяжелобольным и через несколько недель испустил дух на руках убитой горем Катарины. С того времени прошло восемь месяцев.
