Леонид Филатов - Прямая речь

1984 г.

Актер только формально в театре главный. Сейчас положение несколько изменилось, но ведь до сих пор раздаются голоса: артистов надо унять, они слишком разгулялись, так они скоро сами себя будут назначать! А ведь единственное чего мы хотим — заниматься искусством. Вообще, актер существо обидчивое, уязвимое, но, как не парадоксально — и терпеливое донельзя. Все его сегодняшние обиды вызваны неправильно понятыми правилами демократического существования.

Объяснение актерскому пьянству есть: стрессовая профессия. Звон фанфар в театре, потом возвращаемся домой, в свою нору. Хочешь жить — умей вертеться. Работы много, денег с гулькин нос, жилья нет, здоровье уже ни к черту, а надо бежать, потому что тебя обгонят другие. Сегодня остановишься — завтра забудут. И тут появляется такой дружок как водка. Но я не думаю, чтобы в нашей стране артисты пили больше, чем люди других профессий.

Пить я вынужденно бросил. Это мне сейчас совсем нельзя. Я и раньше никогда не пил по-настоящему, в российском смысле. Всего два раза в жизни напивался так, чтоб нетвердо стоять на ногах. Хотя для релаксации рюмочки две хлопнуть ежедневно — дело святое. А потом оказалось, что это не менее вредно, чем глушить горькую.

Я играю в первую очередь для самого себя. Мы привыкли к положению, когда искусство у нас — сервис. Сфера обслуживания. А Пушкин говорил:

Только так и можно заниматься искусством.

Актеров у нас любили. И слагали мифы. Хотя уже тогда Володя Высоцкий мрачно шутил: «Свались я в метро замертво, человек десять побегут звонить в «Скорую помощь», остальные сто останутся глазеть на мертвого Высоцкого».

У меня есть тоска по многофункциональной жизни, по движениям быстрым, контактам, к которым я привык. А профессии не жалко. Не будь этой беды, что со мной приключилась, если б однажды я решил уходить, ушел бы не раздумывая.

Провалы были. И в кино, и в театре. Оглушительных было два. Не хочется сейчас называть эти фильмы, так как в них вложен не только мой труд. Конечно, искусство — всегда риск. И когда этот риск заканчивается неудачей, обидно, но не страшно. А вот когда ты идешь сниматься в заведомо плохой фильм из соображений, далеких от искусства, тогда винить можно только себя. Именно такими были две мои неудачи. Нужно четко уяснить, на что ты имеешь право, а на что — нет.

1984 г.

У меня не было каких-то особенных рефлексий. Может быть, только в первой картине «Экипаж», где приходилось сниматься голым. Как только я понял, что и не сильно атлетические люди тоже могут кому-то нравиться, для меня эта проблема перестала существовать. Честно говоря, я со своей внешностью никогда не ощущал себя суперменом. Я все время даже шутил: несчастна та страна, у которой такие герои-любовники. Я знаю, как выглядят супермены, например тот же Делон в своем как бы пожилом возрасте.

Для меня было просто неожиданностью, что я стал чьей-то сексуальной грезой. Я пытался всячески свой имидж развеять и относиться ко всему с юмором: смешно ведь в жизни ходить таким вот фанфароном. Я писал стихи, которых никто не знал, чего-то еще сочинял, много читал, и мне казалось, что мой интеллектуальный потенциал входит в некоторое противоречие с образом ловеласа, к которому меня приспособили. Если я выражал сексуальную грезу страны на определенном этапе, то это не лучшим образом характеризует страну. Я нормальный, характерный актер, никакой не герой.

1991 г.

«Избранные» — очень тяжелая, изнурительная работа, хотя мы жили в Колумбии, и нас окружал теплый океан. Мы были настолько загружены на съемках, что к концу дня вся кричащая экзотика становилась для нас безразличной. Из газет мы знали, что в Колумбии постреливают, но особенно об этом не задумывались. Когда же нам пришлось прекратить съемку из-за начавшейся перестрелки, стало как-то неуютно. Это были месяцы адской пахоты, и приятно, что картина получилась стоящая.

1985 г.

Пожалуй, «Избранные» — единственная картина, в которой мне пришлось несколько изменить свои внешние данные, например, отказаться от присущей мне энергии речи. Вообще, мне с этой ролью повезло, хотя работать на «чужом» материале невероятно трудно. Преодолеть чужеродное удалось только благодаря тому, что Сергей Соловьев снимал фильм об общечеловеческих проблемах.

Мне надо было сыграть плохого-хорошего человека так, чтобы его любили и ненавидели. Я стремился к тому, чтобы в каждый конкретный момент мой герой выглядел вроде бы порядочным человеком, но на самом-то деле обнаруживал свою моральную нестойкость, а в итоге несостоятельность. Он поразительно научился ладить с самим собой, постоянно подыскивая самооправдания. В момент возмездия такой человек искренне удивляется: «За что? Ведь я же ничего ужасного не сделал! А то, что сделал — это пустяки! Зато как сам страдал!» Он величайший обманщик, потому что ему удается обмануть самого себя. Он плачет, рассчитывая ни на чье-нибудь восхищение, а лишь на самоуспокоение.

1985 г.

Поначалу я мечтал стать знаменитым. Думал, когда же и у меня будут просить автографы, когда меня станут снимать в главных ролях? После «Экипажа» все, о чем мечтал раньше, сбылось и… надоело через полгода.

1983 г.

О песнях, вернее о своих текстах к ним, я никогда не думал всерьез. Если бы не моя заботливая мама, собравшая все «музыкальное наследие» сына, я бы даже не представлял, что написал уже почти 80 песен в разное время и по разным поводам. Приходилось делать немало песен специально для теле- и кинофильмов: «Театр Клары Гасуль», «Мартин Иден», «Когда-то в Калифорнии», «Туфли с золотыми пряжками», «Трест, который лопнул».

В свое время выдумал спектакль «Подвески королевы» (по «Трем мушкетерам»), в котором должно было быть много музыки и песен. Этот мюзикл я готовил с Соловьевым-Седым. Но то было время какого-то бурного интереса к роману Дюма. Одновременно были поставлены телефильм, комическая опера, спектакли, и наша идея смогла воплотиться только в Театре мимики и жеста.