Вернувшись вечером в гостиницу, мы увидели у входа — кого бы вы думали? — Билла Райта, приехавшего из Нью-Йорка, чтобы поработать над этой книгой. Надо отдать ему должное: когда я вижу его, это означает одно — работа. Но я этому рад, да и Билл тоже. В молодости он прожил в Неаполе год и знает и любит Неаполь так же, как я. Он остановился в «Везувии», и каждое утро мы вместе отправлялись в театр на репетиции. Когда не требовалось мое присутствие на сцене, мы беседовали в артистической.
Люди не знают, как жизнь оперного певца отличается от жизни других людей. Например, в перерыве репетиции «Бала-маскарада» в Неаполе мы захотели есть. Обычный обед, состоящий только из фруктов, показался нам недостаточным. Всем хотелось поесть по-настоящему. Но не было никакого желания выходить из театра на улицу: после Мягкой погоды этот декабрьский день выдался холодным и ветреным, и вполне можно было простудиться. К тому же я не очень хорошо себя чувствовал. Перед предстоящей премьерой я больше обычного беспокоился о своем здоровье.
Одна из работниц сцены подсказала нам, что в театре есть ресторан — не кафетерий, а настоящий ресторан с горячими блюдами для сотрудников театра. Она обещала проводить нас туда. Мы шли следом за ней за кулисами по коридорам, вниз по лестнице, мимо множества декораций. Наконец дошли до двери, выходящей на большой внутренний двор. Я остановился — нужно выходить на улицу… Женщина недоумевала, когда я отказался.
— Но ведь это ресторан для служебного пользования, синьор Паваротти, — сказала она. — Нужно всего лишь пройти через двор. Этот ресторан могут посещать только служащие театра.
Я объяснил ей, что все дело в холодном воздухе, от него может заболеть горло, и я не смогу петь через два дня. Николетта пошла в мою уборную за шляпой и шарфом. Билл и я ждали. Уверен, что женщина решила, будто у меня не все дома: она видела, что я не хотел выходить. Но для нее пробежать через двор — вовсе не означало «выйти на улицу». Для меня же резкое изменение температуры воздуха — это наверняка проблемы со здоровьем. И при этом я не знаю, когда могу заболеть.
Конечно, когда я возвращаюсь вечером, мне приходится у гостиницы выходить на улицу из автомобиля. Но перед самой премьерой я должен остерегаться. И это печально, ведь я так люблю бывать на свежем воздухе, иногда мне кажется, что я его впиваю. В своей нью-йоркской квартире, выходящей окнами на Центральный парк, я смотрю в окно и мечтаю о прогулке. Но если вскоре мне предстоит выступление, я не могу позволить себе этого. Если мне нездоровится, если просто болит горло, я разочарую тысячи людей, они рассердятся, а мне не заплатят денег. Если такое случится, я спрошу себя: «Неужели нельзя было обойтись без этой прогулки по парку?»
Перед генеральной репетицией полагается день отдыха. Я сказал Биллу, что мы можем с ним побольше поработать над книгой. Но когда я проснулся на следующий день, то чувствовал себя скверно: у меня все болело, особенно горло. Случилось то, чего я так боялся. Билл позвонил узнать, может ли он спуститься из своего номера, чтобы начать работу. Я ответил, что заболел и мне нужен покой на весь день. Билл понимал, насколько это важно для меня, — отбросить все, что может помешать завтрашнему выступлению.
В Италии генеральная репетиция — почти премьера. Зал заполняется до отказа — обычно людьми, связанными с театром. Для певцов важно, что среди них присутствуют и критики, к тому же из таких солидных газет, как «Коррере делла сера» и «Република». Конечно, случись со мной сейчас что-то подобное тому, что произошло в «Дон Карлосе», в «Ла Скала» это значило бы не конец всему, а всего лишь плохое выступление. Но я не мог позволить себе петь в Неаполе нездоровым, не мог позволить себе опять выступить неудачно.
Мне необходимо выздороветь и чувствовать себя в форме. Жаль, конечно, что пришлось отменить встречу с Биллом — ведь он специально приехал из Нью-Йорка, чтобы побеседовать со мной. Но я знал, что мне нельзя выходить из комнаты, что мне нужен покой: не разговаривать, не напрягаться. Может быть, посмотреть телевизор, уснуть, если получится?
На этот раз пронесло: утром я чувствовал себя лучше, горло не болело. Я принял горячий душ, оделся. Распелся, аккомпанируя себе на фортепиано Карузо, — голос звучал, и звучал очень хорошо. Спасибо, синьор Карузо или мой ангел-хранитель, что помогли мне на этот раз.
Всегда, когда я подъезжал к театру, меня приветствовало множество поклонников. В день генеральной репетиции «Бала-маскарада» это была огромная толпа, и мы с трудом пробрались ко входу. В театре ощущалась торжественно-приподнятая атмосфера. Все, кто работал вместе со мной в последний месяц, понимали, как важен для меня этот спектакль. По их лицам было видно, что они переживали за меня. Когда я проходил за кулисами, мне все желали «in boca al lupo» («у волка в пасти»). Так итальянцы желают удачи. Это вроде «ни пуха ни пера». Я умею скрывать нервозность и казаться раскованным и веселым, как обычно, но, когда я шел в гримуборную, в душе творилось что-то ужасное.
Генеральная прошла замечательно — невероятное облегчение. Счастливый, я снимал театральный костюм и стирал грим. И хотя от театра до гостиницы десять минут езды, я попросил Николетту заказать по сотовому телефону на обед бифштексы: мне хотелось, чтобы обед уже ждал нас в номере. Я испытывал огромное облегчение: я не только в хорошей форме, но у меня еще полтора дня, чтобы горло отдохнуло перед премьерой…
На следующий день из Индии прилетел Герберт, а Адуа с двумя нашими дочерьми, Джулианой и Кристиной, приехали из Модены на машине. Жена всегда присутствует на моих европейских премьерах, но на этот раз она приехала и по делу — послушать одного из своих клиентов, Паоло Кони. Теперь она не только оказывает мне моральную поддержку, но и может заниматься здесь своим делом, налаживая контакты с оперными певцами.
В день премьеры, около шести часов вечера шофер повез меня, Николетту, Ларису и Билла из гостиницы в театр. Он поехал мимо Палаццо Реале и Кастелло Санто Анжело, которые по вечерам всегда подсвечиваются. Но в этот вечер, казалось, они были освещены ярче и были еще прекраснее. Когда мы свернули от порта через Пьяцца Мунисипио к театру, я заметил в небе лучи прожекторов. Известно, что в Неаполе премьера оперы — праздник особый. У театра меня шумно приветствовала огромная толпа; пробираясь ко входу, я чувствовал себя тореадором.
Я не люблю одеваться и гримироваться в спешке: и без этого хватает причин для волнения. На этот раз мой костюм уже ждал меня, и когда я справился с ужасными башмаками, то почувствовал, что самая трудная часть моих приготовлений позади. Обычно я бываю готов к выходу на сцену заранее: мне радостно ожидание. В эти минуты я не люблю разговаривать с чужими людьми и обычно сижу и беседую со своими близкими или с Гербертом.
