- А вы, Александр Николаевич, хвастаетесь перед девушками, что Жукова возите?
Я оторопел, потом вспомнил, что действительно сказал одной приятельнице, военнослужащей, с кем работаю, разумеется, не хвастаясь. В чем чистосердечно и признался. Жуков ничего не сказал, только, выходя из машины, бросил суровый взгляд на Бедова. Тот как-то съежился. Ясно. Бедов понимал "бдительность" как наушничество. А этого Георгий Константинович на дух не переносил. Есть претензии, докладывай, но, упаси Боже, не за спиной другого!
Н. Я.: Скажите, Александр Николаевич, вы провели бок о бок с Г. К. Жуковым сотни, если не тысячи часов. Правильны ли промелькнувшие в нынешней печати утверждения, что Жуков-де возил с собой в машине икону, обращал внимание на церкви и вообще был верующим?
А. Б.: Глупости! В мясорубке, в которую постепенно переросло сражение под Ельней, не только о Боге, собственное имя было забыть немудрено. Свидетельствую с чистой совестью - никогда Георгий Константинович ни в чем не проявлял себя как верующий человек. Он был коммунистом, и этим все сказано. Об иконе в машине не могло быть и речи. Я уж бы знал. Вымыслы эти просто смешны. Георгий Константинович был великим человеком, и нечего приписывать ему того, чего не было.
Другое дело, он возмущался, когда немецкие варвары, отступая, уничтожали все, в том числе лучшие здания в небольших городках, какими тогда были церкви. Или в период оккупации загаживали храмы, приспособляя их для своих нужд. Повторяю: свидетельствую обо всем этом в том возрасте, когда русский человек не портит отношений с Богом.
Жуков полагался на собственные, а не на высшие силы. Он нередко повторял известную пословицу: "На Бога надейся, да сам не плошай!" На этом начинались и кончались его хлопоты о помощи высших сил.
Н. Я.: А как запомнился вам Г. К. Жуков в дни овладения Ельней, первой крупной победы Красной Армии в Великую Отечественную?
А. Б.: Бои под Ельней и за Ельню продолжались более пяти недель. Это было исключительно тяжелое сражение. Я не преувеличу, если скажу: комфронта Жуков все это время был с небольшими промежутками чуть ли не на линии огня, доходил не только до штабов полков, но и до траншей переднего края. Да иногда возвращался весь в пыли, а в непогоду с грязными подтеками на коленях, гимнастерке, особенно на локтях. Значит, опять ползал. Конечно, в любой момент мог быть убит. Передний край! В эти недели он был сосредоточен как никогда больше в годы войны, хотя потом последовали сражения много масштабнее, чем Ельнинская операция.
Мне после войны, особенно в последнее время, довелось много читать. Теперь я, конечно, понимаю причину сдержанности, суровости комфронта. Направленный Сталиным на Резервный фронт, он старался доказать, что Красная Армия может побеждать. Работать ему было трудно, в затылок комфронта буквально дышал на моих глазах Бедов из НКГБ. Он так, мелочь, а членом Военного совета был генерал Круглов, зам. наркома НКВД, в войсках фронта командовали другие генералы из той же организации - К. И. Ракутин, И. А. Богданов, И. И. Масленников. Не знаю, какими они там были военачальниками (судя по тому, что Жуков постоянно был в войсках, - никудышными), но комфронта обложили прочно.
Высокомерия им было не занимать. Тогда это было видно мне, водителю, простым глазом. В мемуарах маршала артиллерии Н. Д. Яковлева я нашел эпизод как Масленников учинил ему, начальнику ГАУ, скандал, требуя особого внимания по той причине, что "должен отправиться с такими-то частями НКВД к командарму Богданову". Что до Жукова, то в своих мемуарах он холодно заметил: "К. И. Ракутину был присущ тот же недостаток, что и многим офицерам и генералам, работавшим ранее в пограничных войсках Наркомата внутренних дел, которым почти не приходилось совершенствоваться в вопросах оперативного искусства". Вот они и "совершенствовались", посылая на смерть молодых ребят. Где было Георгию Константиновичу уследить за энкавэдэшниками, которым вверяли целые армии!
Последние дни перед взятием Ельни бои шли круглосуточно, так спланировал операцию Жуков. Круглосуточно он был на ногах. Мне, молодому парню, было легче - нет-нет, да и прикорну за рулем в ожидании Георгия Константиновича. Вот опять он появляется - "поехали", и снова по избитой дороге в другую часть. Признаюсь, что в те дни я иной раз побаивался Жукова, больно он был суров и неразговорчив. Он внезапно изменился, волшебно изменился, когда под натиском наших войск немцы ночью бежали из Ельни. Город был освобожден.
Н. Я.: Победа далась дорогой ценой. Резервный фронт: потеряно 45 774 человека, а с ранеными общие потери перевалили за 100 000 человек. Потери немцев - 45-47 тысяч человек. Они в основном на совести вояк из НКВД, "оперативно-тактическая подготовка" которых, по словам Жукова, была "явно недостаточной". С учетом этого Жуков и написал в мемуарах:
"Врагу дорого обошлось стремление удержать ельнинский выступ". Конечно, если бы не Жуков, буквально хватавший их за руку, они положили бы еще многие тысячи бойцов и командиров. Так мы начинали войну, сталинское руководство полагалось на НКВД. Из палачей не бывает хороших солдат.
А. Б.: Днем 6 сентября мы поехали в Ельню. На окраинах жуткое зрелище траншеи, забитые немецкими и нашими трупами, на местности везде убитые. Было еще тепло, и над полями стоял густой тошнотворный трупный запах. От него в Ельне спасения не было. Смердило везде. Все мое внимание - на дорогу, я смертельно боялся нарваться на мину, мы въехали в город, еще не разминированный саперами. К счастью, пронесло, фрицы так драпали, что не успели как следует заминировать дорогу. Сыграла свою роль самоотверженность лейтенанта из охраны Жукова, моего большого друга Коли Пучкова. Как только мы миновали траншеи при въезде в город, Коля пошел перед моей машиной, тщательно просматривая дорогу, и показывал, как объехать подозрительные места. Нам в машине была опасна противотанковая мина, а что случилось бы с Пучковым, если бы нарвались на противопехотную?
В воспоминаниях журналиста Е. З. Воробьева зафиксировано, как смотрелся въезд в Ельню победителя: "Из облака пыли вынырнул открытый "газик". Машина остановилась у кладбищенских ворот, генерал, сидевший на переднем сиденье за ветровым стеклом, легко, по-спортивному спрыгнул на иссушенный большак.
Серая фуражка, околыш в густой пыли и такой же матовый, бесцветный козырек. Генерал еще раз энергично отряхнулся от пыли, вытер платком лицо, шею.
В чертах лица, в волевом подбородке промелькнули смутно знакомые черты, но я не узнал бы генерала армии, если бы стоявший рядом фотокорреспондент не прошептал громко:
- Жуков!
Это был прославленный комкор, герой Халхин-Гола, командующий Резервным фронтом.
