В лице Лахузена в наше поле зрения попадает офицер, который не подходит ни к одной из трех ранее названных категорий. Он пришел из австрийской армии, служил еще в период правления Габсбургской монархии в армии в первую мировую войну, затем был направлен в вооруженные силы Австрийской республики и после окончания Венского военного училища (оно соответствует тогдашней германской военной академии) поступил в генеральный штаб вооруженных сил Австрии. С 1935 г. он служил консультантом по вопросам, касающимся Чехословакии, в отделе разведки и контрразведки австрийского генерального штаба. Относительно Чехословакии с 1934 г. между австрийской службой разведки, немецкой разведкой и так называемым вторым бюро венгерского генерального штаба существовало с ведома и согласия австрийского правительства сотрудничество, заключавшееся, в основном, в обмене информацией. В первые годы обязанности связного офицера с немецкой стороны для такого обмена чисто военной информацией исполнял аккредитованный с этой целью в австрийской службе безопасности руководитель мюнхенского отдела разведки граф Маронья—Редвиц. Позже, с 1937 г., обмен информацией осуществлялся через военных атташе обеих стран. Канарис лично познакомился с Лахузеном во время одного визита, который он нанес в 1937 г. начальнику отдела разведки и контрразведки в федеральном министерстве обороны в Вене. После включения Австрии в состав Третьего рейха в марте 1938 г. граф Маронья, который, с одной стороны, пользовался большим доверием у Канариса и был также близок ему по политическим убеждениям, а с другой стороны, в результате сотрудничества с Лахузеном установил дружеские отношения с последним и имел ясное понятие о его деловых качествах, сразу рекомендовал его (Лахузена) для работы в немецкой разведке. Лахузен сначала был направлен в первый отдел разведки в качестве заместителя начальника отдела; ему было доверено заниматься странами, лежащими к востоку и к югу от Германии, в том числе Чехословакией. В начале 1939 г. он как преемник Гроскурта стал руководителем второго отдела разведки.
В результате показаний, которые сделал генерал фон Лахузен перед Международным военным трибуналом в Нюрнберге, он стал известен мировой общественности как человек из окружения Канариса. Ему и вправду удалось очень быстро завоевать доверие своего начальника, что подтверждает столь быстрое назначение на должность руководителя второго отдела. Те, кто знал Канариса, очевидно, удивлялись, что он так быстро подружился с Лахузеном, хотя тот был ростом гораздо выше 180 см; обычно «Седой», который был ростом чуть выше 160 см, относился к людям высокого роста с инстинктивным предубеждением. «Это похититель людей», — говорил он часто, желая охарактеризовать какого—нибудь особенно высокого, статного и сильного на вид мужчину. Вероятно, Лахузену повезло, что он не был одновременно «бравым» солдатом в старопрусском стиле. Потому что «бравых» парней Канарис еще меньше выносил, чем длинных. Привычка Лахузена ходить немного согнутым и его манера говорить чаще тихо, чем громко, и причем медленно, после тщательного обдумывания, возможно, принимались во внимание как смягчающие обстоятельства при его высоком росте. Во всяком случае, «Длинный» уже вскоре пользовался полным доверием своего шефа.
Зарубежным отделом, ставшим позднее группой, руководил офицер морского флота, капитан 1–го ранга, а затем контр—адмирал Бюркнер, которого Канарис хорошо знал со времен их совместной службы в Вильгельмсхафене. «Верный моряк и розовый оптимист», — как охарактеризовал его однажды Канарис. В этой короткой фразе, собственно, дано исчерпывающее описание их отношений. В личном плане они были хорошими и товарищескими. В служебном же Канарису многое в нем не нравилось. Отчасти это касалось сферы работы отдела «Зарубежье», которую «Бю» выполнял в тесном служебном контакте с Министерством иностранных дел, а в нем с послом Риттером, к которому Канарис относился отрицательно как в личном, так и в деловом отношении, и со штабом оперативного руководства вермахта, начальник которого Йодль был типом «только солдата», который Канарис не выносил. Влияния этих людей Бюркнер часто не мог избежать. Но чаще всего Канариса раздражал неистощимый оптимизм Бюркнера, который, несмотря на все неудачи, заставлял его еще долго верить в окончательную победу.
Деятельность Бюркнера находилась за пределами разведки как таковой. Он был самым старшим по званию офицером после Канариса, участвовал не только в совещаниях «колонны», но и постоянно сопровождал Канариса на расширенные совещания («большая колонна») у начальника штаба Верховного командования вермахта Кейтеля до тех пор, пока они проводились. В отсутствие Канариса он был, однако, его заместителем только в делах, касающихся непосредственно службы, но не разведки. Там его представителем становился старший из присутствующих начальников отделов разведки, то есть обычно это был Пикенброк, если он сам не сопровождал адмирала. В целом, к Бюркне—ру относится то, что можно вообще сказать об этом круге людей, куда можно отнести также полковника В. Йенке, много лет служившего у Канариса адъютантом, и который можно еще расширить за счет целого ряда руководителей групп и ответственных исполнителей, консультантов в отделах абвера, которые здесь не будут названы поименно: только немногие из этих людей в годы, когда Канарис был их начальником, лично участвовали в движении Сопротивления против Гитлера и режима. Но ни от кого из них в течение всего этого времени не могло ускользнуть, что Канарис враждебно относился к национал—социалистической системе. К тому же он часто слишком открыто выражал свое ожесточение на заседаниях «колонны» и просто в разговорах. Большинство из них знали также, что деятельность Остера, по меньшей мере, по отношению к Третьему рейху считалась государственной изменой. Несмотря на это, заговорщики все эти годы были уверены, что из этого круга можно было не опасаться доносов; это было доверие, которое ни разу их не подвело. Что это значит, может понимать только тот, кто сам жил сознательно в полицейском государстве Третьего рейха.
Среди людей, которые были тесно связаны с Канарисом в первые годы его деятельности на посту начальника разведки, следует упомянуть также человека, который часто упоминался в прессе Германии и за рубежом под именем барона Ино. Это имя было наверняка псевдонимом. Как его звали в действительности, так же трудно с достоверностью установить, как и его происхождение. Во всяком случае, он не был немцем, и многое говорит о том, что его родиной была одна из областей, которые до 1913 г. входили в состав Оттоманской империи. Внешне он был похож на завсегдатая, которые десятками встречались перед многочисленными кафе бульвара Монпарнас в Париже. Маленький, сухопарый, жгучий брюнет, подвижный, умеющий свободно говорить на полдюжине языков, Ино был везде дома — как в Берлине, так и в Париже, Стамбуле, Афинах, Мадриде или в Рио и Буэнос—Айресе. Его знания иностранных языков были обширными — от турецкого, немецкого и французского до испанского и португальского. Ино был руководителем заокеанской фирмы в Берлине.
