Истощенные до крайности, наши части уже не могли сдержать мощного удара врага, и после ожесточенных боев противник завершил прорыв оборонительных позиций. Войска вынуждены были отходить на неподготовленный рубеж. А так как оборонявшиеся правее нас части еще до этого потянулись на юго-восток, то наш правый фланг оказался совершенно открытым. Гитлеровцы стали глубоко обходить его.
Как бы ни хотел на войне командир создать для подчиненных выгодное положение, сохранить их жизни, удержать рубеж, нанести уничтожающий удар по врагу, ему далеко не всегда это удается, особенно в условиях огромного превосходства сил и техники врага.
И все же очень многое зависит от командира. В этом отношении мы высоко ценили мудрость, опыт и распорядительность генерала П. И. Батова. Он всегда умел определить главное, предвидел замысел врага, знал его тактику использования танковых клиньев, тактику клещей. И получалось так, что Манштейну до сих пор ни разу не удалось достичь окружения наших войск, хотя на равнинной местности при наличии подвижных войск и большой массы авиации и артиллерии все условия для этого были. П. И. Батов каждый раз своевременно предпринимал маневры скромными силами на угрожаемых участках. Но теперь даже таких сил не стало.
По гулу артиллерийской канонады и светящимся зеленым ракетам можно было определить, что бой уходил вправо, на восток. С этого дня была полностью нарушена связь нашей дивизии с соседом справа и со штабом генерала Батова.
Не раз офицеры управления дивизии направлялись для поисков штаба армии, но связаться с ним не удавалось. Если до этого времени он всегда, даже в период самых напряженных боев, информировал нас о положении на фронте армии, то теперь мы не знали, где проходила линия фронта правее нас и что там делается, какие меры предпринимает командование.
Нам еще не сообщили о том, что 172-ю еще 25 октября было приказано включить в состав Приморской армии, в ней мы пока не считались своими, и поэтому многие информации и боевые распоряжения либо не получали вовсе, либо они приходили с большим опозданием.
Неизвестность или неясность на фронте иногда тяготит людей больше, чем пребывание в сложной, трудной, но ясной обстановке. Несмотря, на то, что по соседству с нами теперь находились дивизии Приморской, все же мы считали себя в составе 51-й армии. Поэтому и стремились осмыслить сложившуюся обстановку не только на фронте Приморской армии, но и на всем севере Крыма. Нам ясно представлялось, что оставаться далее на занимаемых позициях хотя бы и вместе с приморцами, но в отрыве от основных сил 51-й, не было смысла, так как эти силы не могли изменить общую обстановку на перекопско-симферопольском направлении. Но принять решение на отход вслед за частями 51-й армии без приказа старшего начальника я пока не решался.
Настало 30 октября. Теперь оба фланга Приморской армии оказались открытыми. Противник не замедлил использовать это для обходов и охватов наших войск и ослабил свои удары с фронта. Поскольку мы все еще держали свои позиции, то враг хотел взять нас в ловушку, чтобы потом окружить и истребить.
Требовалось новое решение нашего командования.
В этот момент к нам прибыл офицер и передал распоряжение генерала И. Е. Петрова о том, чтобы командование 172-й дивизий прибыло к нему в селение Экибаш, где располагался командный пункт 95-й стрелковой дивизии.
Так как после контузии я все еще передвигался с трудом, а на участке дивизии была сложная обстановка, то хотел было послать за себя своего заместителя полковника В. В. Бабикова. Но комиссар дивизии П. Е. Солонцов сказал, что командарм непременно потребует полного доклада о составе и боевых делах дивизии и, может быть, поставит новую боевую задачу. Поэтому, мол, хоть и хромому, но лучше поехать мне самому, а он останется с Бабиковым в дивизии. Довод комиссара был веским, к генералу Петрову поехал я.
Глава вторая.
Идем защищать Севастополь
Около 17 часов 31 октября я приехал в селение Экибаш. На его окраине в небольшом домике с верандочкой находился командующий армией генерал-майор Иван Ефимович Петров. Я представился ему. Передо мной был стройный, подвижный и красивый генерал, немного выше среднего роста, в пенсне. На вид ему можно было дать лет под пятьдесят. Командарм пожал мне руку и жестом пригласил к столику.
Тут же к нам подошел рослый офицер со свежим, мягко очерченным лицом. Здороваясь с ним, я вплотную увидел по одному рубиновому ромбу на его петлицах. Бригадный комиссар назвал себя членом Военного совета армии. Это был Михаил Георгиевич Кузнецов, до войны - первый секретарь Измаилского обкома партии.
Петров расспросил о составе и боевых качествах дивизии. У нас к тому времени осталось не более 2000 человек. Артиллерийский и танковый полки фактически уже не существовали, так как в первом осталось всего четыре гаубичных орудия, а второй имел лишь три танка. Но личный состав был надежен, и можно было с уверенностью сказать, что бить врага он научился. Об этом я и доложил Ивану Ефимовичу.
Мне показалось, что он невнимательно меня слушал: непрерывно рисовал карандашом на листе бумаги какие-то стрелы и другие топографические знаки, по ходу доклада не записал ни одного слова, не сделал никаких заметок и ни разу меня не перебил.
Зато М. Г. Кузнецов часто склонялся к своей маленькой записной книжке и непрерывно что-то записывал в нее. По окончании доклада Петров, так и не задав ни одного вопроса, сокрушенно сказал:
- Да, дивизия у вас слабенькая...
Слово "слабенькая" как-то неприятно прозвучало для меня. Поэтому я пояснил Ивану Ефимовичу, что мы более месяца вели непрерывные и тяжелые бои на Перекопе и Ишуньской рубеже против очень сильного врага, что в боях за Крым дивизия потеряла около десяти тысяч человек, но рубежей обороны не сдавала.
- Вы неправильно меня поняли, Иван Андреевич, - мягко произнес командарм. - Под понятием "слабенькая" я подразумевал только малочисленность дивизии, а отнюдь не ее боевые качества.
Потом Петров как-то оживился и уже повелительно, с нотками суровости в голосе сказал, что на данном участке фронта он является старшим начальником и ввиду отхода 51-й армии на восток, в направлении Керченского полуострова, а также отсутствия с ней связи подчиняет 172-ю дивизию себе и включает в состав Приморской армии.
Затем, снова перейдя на товарищеский тон, Иван Ефимович сообщил, что Военный совет армии вызвал сюда всех командиров и комиссаров дивизий на совещание, которое скоро начнется, и отпустил меня.
Я вышел во двор и увидел там группу старших офицеров, о чем-то оживленно беседующих, а в стороне двух генералов, с которыми мне встречаться не приходилось. Я спросил о них у знакомого мне подполковника Р. Т. Прасолова. Оказалось, что один из генералов, тот, что поплотнее, Трофим Калинович Коломиец, командир 25-й Чапаевской дивизии, а другой Василий Фролович Воробьев, командир 95-й стрелковой. Оба эти соединения воевали под Одессой.
