- Я гарантирую благополучный переход в Портленд, - сказал Мартисов. - Ваше беспокойствр необоснованно, капитан.
Я вспылил - слишком свежи были воспоминания о переходе.
- Я повторяю: покуда не буду знать причину заклинивания руля, из Такомы не уйду. Я и так достаточно рисковал.
- Водолазы дорого стоят.
- Теплоход и люди стоят дороже.
В конце концов я добился осмотра руля и всей подводной части. Брызгин отвез меня на своей машине в Такому. На теплоходе мы поужинали и разговорились.
Оказалось, что Николай Брызгин плавал старпомом на танкере “Майкоп” (капитаном был Анатолий Васильевич Левченко), потопленном японскими бомбардировщиками у берегов острова Минданао в конце декабря 1941 года.
- Одна из бомб попала в штурманскую рубку и радиорубку. Радист Женя Дианов был убит в своем кресле у телеграфного ключа. Меня ранило. Осколками ранило еще пять человек из команды.
- Как вы попали в Минданао? Ведь это Филиппины?
- Возвращались во Владивосток из порта Сурабай на Яве, и нас застала война. Японцы объявили войну Америке, Англии и Голландии.
- Но ведь с нами Япония не воевала.
- Мы тоже так думали: ведь у нас на корме был поднят флаг Советского Союза и на палубе мы нарисовали флаги, чтобы летчики видели. Однако ничего не помогло. Бомбили, и не один раз.
Сколько было таких случаев на Дальнем Востоке!
- Самое страшное, - сказал Николай Брызгин,- безнаказанность: ведь у нас никакого оружия. Анатолий Васильевич, наш капитан, делал все, что мог: уклонялся от бомб, беспрерывно маневрировал. Меня до сих пор трясет от злости, когда я вспоминаю японских летчиков, хладнокровно уничтожавших безоружных людей…
- Танкер погиб?
- Двадцать шестого декабря сорок первого года наш “Майкоп” разломился посередине и ушел под воду. На спасательной шлюпке экипаж добрался до берега. Я был ранен и в эти дни находился в госпитале.
- Как отнеслись к вам, потерпевшим кораблекрушение, местные власти? Ведь там были и американские войска?
- Грешить не буду, власти приняли нас радушно. Однако никто не мог отправить нас на родину - шла война. Но когда пришли завоеватели-японцы в мае сорок второго года, начались издевательства. Дело доходило до рукоприкладства. Даже капитану пришлось почувствовать отношение самураев. Однажды солдат ударил его и пытался пригнуть голову: ему показалось, что он недостаточно почтителен перед офицером - лейтенантом. Кормили отвратительно, в пище часто попадалось битое стекло.
- Надо было сообщить нашим людям.
- Пытались, хотели отправить телеграмму в Токио, советскому послу, но японцы запретили. Они устроили поголовный допрос всей команде. Все пытались выудить хоть от кого-нибудь признание, что “Майкоп” потопили американцы. Устанавливали правила поведения и предупреждали, что за малейшее нарушение будут “бить морду”. Наши моряки вели себя достойно. Приказы капитана выполнялись беспрекословно, никто не подписал извращенных показаний на допросах, несмотря на всякие ухищрения японцев.
Поздно вечером я проводил Брызгина в Сиэтл. Когда вернулся, решил обойти теплоход. Мне показалось, что я нахожусь в заколдованном царстве. Все мои товарищи, кроме вахтенных, крепко спали. За много дней спали раздетые, под простынями. Из каждой каюты доносился богатырский храп.
Как надо устать моряку, чтобы он не сошел на берег в иностранном порту!..
Водолазы обнаружили, что три бронзовых болта подшипника оторвались и концы их выходят между пером и рамой рудерпоста. Каждый из них при сотрясении мог вывести из строя руль. В этом и была причина заклинивания. Хорошо, что я проявил упорство, добиваясь осмотра руля.
Руду выгрузили тщательно, до последней лопаты.
Прибыли портовые власти оформить отход. Мы идем в Сиэтл для пополнения топливом. По готовности тронулись к выходу в море. В десять часов вечера 20 января лоцмана снял подошедший катер, и мы легли курсом на плавмаяк Колумбия. Шли без малого сутки. Погода прекрасная, плавание, как мы говорили, “курортное”.
…Плавучий маяк хорошо виден. К нам приближается лоцманский бот, белый, с развевающимся звездным флагом. Наш теплоход ложится в дрейф, и по штормтрапу поднимается худощавый жизнерадостный человек в форме морского офицера. Это лоцман.
Первые слова после обычных официальных вопросов:
- Вы слышали, капитан, что ваша армия добилась новых побед на фронте и немцам снова здорово всыпали?
Лоцман протягивает мне пачку свежих газет и журналов- такова традиция - и, отправившись в рулевую рубку, неожиданно командует по-русски:
- Полный ход, право на борт!
Наш теплоход далеко не первое судно, которое проводит этот лоцман, и он успел хорошо усвоить некоторые командные слова на русском языке.
Судно вошло в устье большой американской реки. Когда оно проходило бар, лоцман сказал мне, указывая на низкие берега с бесчисленными отмелями:
- Здесь нашли себе гибель в разное время семьдесят судов, их занесло песками. Недавно погиб и советский пароход “Вацлав Боровский”.
Об этой аварии я был наслышан еще во Владивостоке. Ее разбирали в Моринспекции совместно с капитанами стоявших в порту судов. Помню, что авария казалась мне очень странной. Большой пароход “Вацлав Боровский” выходил с грузом из реки в море. Б порту Астория приняли на борт морского лоцмана, который и повел пароход к выходу. Американец уверил капитана, что погода благоприятствует выходу в море. Когда судно прошло десятый буй и все опасности остались позади, лоцман решил повернуть обратно и сделал это самовольно, без согласования с капитаном. “Лучше возвратиться на рейд порта Астория, - сказал он. - Погода!” Полагаясь на опыт лоцмана, капитан не протестовал. Да и поздно было возражать, судно ложилось на обратный курс. Получилось, что “Вацлав Боровский” свернул с безопасного пути в узкость. Ночью на приливном течении ветром и зябью судно выкинуло на отмель, и через несколько часов пароход разломился на три части.
Был ли добросовестным человеком этот американец? Меня авария “Вацлава Воровского” насторожила, и я постарался как следует изучить предстоящий путь.
Все чаще встречались рыбацкие лодки - парусные и моторные, выкрашенные в разные цвета. С лодок нас приветствовали люди, махая шапками.
Лоцман предупредил:
- Сейчас подойдем к карантинной станции. На борт должен подняться доктор. Старику пошел седьмой десяток. Спустите, пожалуйста, парадный трап - доктору чертовски трудно взбираться по штормтрапу.
Седой бодрый старичок - карантинный врач - быстро закончил оформление необходимых документов, радушно попрощался с нами и покинул борт.
