– Я привез вам для чтения мою драму «Маскерад». Первый вариант ее был представлен в цензуру год назад. Его отклонили по причине ряда непозволительных реплик. Мною были внесены изменения и дописан четвертый акт. Но и эту версию мне вернули. Что ж, в театре пиеска не пойдет, но читать в салонах не было запрета. Посему слушайте.
Михаил читал нараспев, как обычно читают поэты, ровно, даже монотонно, мало изображая действующих лиц, но очень выразительно. Слова Арбенина из третьего акта потрясли всех:
Молчи и слушай: я сказал,
Что жизнь лишь дорога́, когда она прекрасна,
А долго ль!.. жизнь как бал —
Кружишься – весело, кругом все све́тло, ясно…
Вернулся лишь домой, наряд измятый снял —
И все забыл, и только что устал.
Но в юных летах лучше с ней проститься,
Пока душа привычкой не сроднится
С ее бездушной пустотой;
Мгновенно в мир перелететь другой,
Покуда ум былым не тяготится;
Покуда с смертию легка еще борьба —
Но это счастие не всем дает судьба.
Сцена сумасшествия героя вызвала всеобщее оцепенение.
Лермонтов закончил чтение. Никто не проронил ни слова. Слушатели молчали.
Первым заговорил князь:
– Страшную историю вы нам поведали. Просто зa donne la chair de poule… [13]
– Да еще и героиня Нина, – в самом деле поежившись, бросила Като.
– Это просто совпадение, – попытался оправдаться Михаил. – Не понравилось, значит?
Ему ответил с жаром Давид:
– «Не понравилось»? Как сие может не понравиться? Потрясающе! Гениально!
Нино подтвердила:
– После Грибоедова вы первый, кто создал пиесу в рифмованных стихах. Только у него комедия, а у вас драма.
Князь предложил поставить ее силами самодеятельного театра в Нижегородском полку, обещая договориться с местным цензором.
– Кто же сыграет Арбенина?
– Нечволодов.
– Ха-ха! И отравит свою жену Катю?
Саломея осуждающе пресекла шутливый разговор:
– Господа, оставьте, это не смешно.
Лермонтов спросил:
– Отчего же молчит мадемуазель Орбелиани?
Все глянули в сторону девушки. Та не засмущалась, сказала просто:
– У меня нет слов от восторга.
– Oh, quel compliment subtil! [14]
– И потом, сходство не только в имени героини, но и в фамилии.
– То есть?
– Арбенин – Орбелиани.
Михаил рассмеялся.
– Вот уж не подумал! Ей-богу, никаких аллюзий.
– Это очень странно.
Князь предложил вернуться в столовую и попробовать десерт – мороженое.
– А оно не отравлено? – тут же ввернул Давид.
Княгиня поморщилась.
– Датико, сынок, ты сегодня несносен.
Мороженое ели стоя, разделившись на группки, оживленно болтая. Александр Гарсеванович заявил:
– Михаил Юрьевич, мы вас не отпустим на ночь глядя. Хотя под Цинандали места тихие, береженого Бог бережет. Я уже распорядился постелить вам в гостевой комнате.
– Мне, право, неудобно…
– Да, помилуйте, голубчик, что за неудобства? Выспимся, позавтракаем, совершим конную прогулку. Я хотел бы побеседовать с вами на литературные темы…
– Буду счастлив, мон принс [15] !
– Вот и превосходно.
Оказавшись у себя в комнате – небольшой, но уютной, с окнами в парк; таз, кувшин, перина, – Лермонтов бросил тетрадь на кушетку и хотел было умыться, как вдруг заметил: из страниц тетради торчал розовый краешек бумаги. Взял, открыл и прочел на сильно надушенном листке (текст был на французском):
...
«Уважаемый мсье Л.! Буду ждать Вас в беседке около полуночи. Постарайтесь выйти незамеченным».
Без подписи. Кто же это? Не Нино точно. Строга, как сама княгиня. Да и старше его года на два-три… Вероятно, Като… А может Майко? Хотя Нино тоже нельзя сбрасывать со счетов. И когда успели написать, положить в тетрадь? Видимо, во время мороженого.
Михаил рассмеялся, скинул мундир и сорочку и начал с шумом и фырканьем умываться.
4
Лежа на кровати, он перебирал в уме события нынешнего вечера. Все прошло хорошо. Пьесу слушали как нельзя лучше. И читал он сегодня неплохо – ровно, без волнения. Помнится, тогда, в Петербурге, у Карамзиных, и в Москве, у Погодина, дрожал, как заячий хвост. А сегодня вел себя по-взрослому.
Като напоминает Лопухину. Но отчего он решил, что такое сходство явится препятствием? Может, наоборот? А какие у нее голубые глаза! Вот что удивительно. У отца и матери карие, а у дочки голубые. Уж не изменяла ли мадам Саломея своему супругу? Нет, такое думать кощунственно. Она дама строгая и холодная, как мороженое. Вряд ли в ней кипят любовные страсти.
Так от кого же записка? От Като? Или все-таки от Майко?
Честно говоря, он предпочел бы Катю Нечволодову. Но она слишком далеко. Вот и слава богу, нечего даже мечтать. Надо стараться Нечволодовых обходить стороной под любым благовидным предлогом. Чтобы не рисковать.
Но когда же придет бумага из Петербурга о его переводе в Россию? И придет ли вообще?
Лермонтов щелкнул крышкой карманных часов. Двадцать пять минут двенадцатого. Можно полежать еще четверть часа. Как бы не заснуть. Нет, от впечатлений только что прошедшего да еще в предвкушении предстоящего не заснешь.
А надо ли возвращаться в Петербург? Что там хорошего? Бабушка – конечно. Близкие друзья. И журналы, где можно печататься. Но погода гиблая, вид на грязную Мойку, сплетни, светские интриги… В Москве лучше. Как-то проще, душевнее. Странный Гоголь. Пишет великолепно, но такой смешной в жизни. С сумасшедшим блеском в глазах. Говорит, что Пушкин подарил ему сюжет «Ревизора». Жаль, что он, Лермонтов, не успел познакомиться с Пушкиным. Видел только раз в жизни, на балу, издали.
Поселиться бы навсегда на Кавказе. Может, в Грузии – как Нечволодов. Или в Пятигорске. Нет, пожалуй, в Пятигорске не стоит – слишком шумно, как и в Петербурге. В Грузии спокойнее. Воздух несравненный. Какой воздух в Цинандали! Запах безмятежности, счастья. Взять в жены Майко или Като, уйти с военной службы в отставку и отдаться литературе. В голове столько планов и сюжетов! На три жизни хватит.
А сколько ему жизнь отмерила?
Лучше умереть молодым – эту мысль Арбенина он вполне разделяет.
Но не хочется, как не хочется, черт возьми, умирать в юности!
Мама́ умерла в двадцать два, папа́ в сорок четыре. Значит, он – в тридцать три. Если верить в нумерологию…
Он снова посмотрел на часы: без четверти полночь. Пора собираться.
Застегнул мундир, расчесал гребешком волосы. Посмотрелся в зеркало. Да, усы могли бы быть погуще. Борода вообще растет плохо, он ее сбривает без сожаления. Нос чересчур вздернутый. Да, не Аполлон. Вылитый Маешка. Но ведь кто-то влюбляется – и серьезно. Например, Сушкова. Да и Лопухина относилась к нему с нескрываемым чувством. Просто не дождалась… И отчего влюбляются? Некрасивый капризный мальчик. Разве что поэт. Но в мужчин не влюбляются за их талант. Или очень редко. Женщин пленяет вовсе не это. Ну-с, посмотрим, кто ждет его сегодня в беседке. Неплохой сюжет, впрочем, не слишком новый. У кого-то он читал в романе нечто похожее? У аббата Прево? [16]
