Ознакомительная версия.
Как правило в этих драмах обязательно были задействованы и друзья, и близкие товарищи, и разумеется все из участников хорошо знали друг друга. Думаю, прочитанное не нуждается в комментариях, но лишь в минуте молчания и осмысления обстановки в которой жили эти люди, в том числе и пишущий эти строки…
…Перелопачивая чужие показания, пока не касающиеся меня, вспоминаю встречу с Григорием Гусятинским у офиса Александра Фишера на Мосфильмовской, куда я приехал по привычке несколько раньше. Подождав и осмотревшись, подошёл к праздношатающимся, тогда еще «Шараповским» «хулиганам» — это были как раз Саша Федин и Андрей Филипов. Разговор зашёл о возможном аресте. Было любопытно услышать их мнение. Никакой боязни за свои не только судьбы, но и жизни, в основном — лишь бравада. Их даже не насторожил мой вопрос о сумме, получая которую за сутки, они согласились бы сидеть в тюрьме: 50-100-200-300 долларов? Кажется, остановились на пятистах в день, что в месяц составляло 15 тысяч долларов, то есть почти в десять раз больше их получаемого денежного содержания. Того, что они получали сейчас, еле хватало на обслуживание машин, питания семьи и оплаты снимаемой квартиры, так как своей почти ни у кого не было. Их родители были ещё не стариками, а потому жить с ними оказывалось не всегда удобно.
При попадании в тюрьму сумма оплаты не увеличивалась и, по желанию арестованного, либо копилась, либо передавалась семье, но, в любом случае, для данных ребят в день выходила сумма около 50 долларов. Желаемое от действительного отличалось сильно, причём не только в деньгах. Мало того, при освобождении для человека ничего особо не менялось, тем более, не считалось заслугой, и некоторое время всё вообще оставалось в подвешенном состоянии.
Основные приближённые к Пылёвым, скажем, Махалин и Шарапов, в хорошие времена получали по десять тысяч долларов, менее значительные фигуры, но более близкие к быту боссов, так сказать, охрана — по 5 тысяч, о себе я уже писал (но эти цифры от 50 000 до 100 000 долларов в месяц были обусловлены и сделанным для братьев и тем сумасшедшим риском, который когда-то да должен был оборвать мою жизнь). Такое положение продолжалось несколько лет, вплоть до 1998 года, с которого получаемые суммы начали стремиться к более низким показателям. Разумеется, разговоров о равенстве не было…
...Читаемые мной строки в томах на ознакомлении, подписанные членами ОПГ, дышали страхом и сожалением. По мнению Олега, где-то и с преувеличением. Как он заявил на втором суде, после длинного повествования обвинителя об убийстве своих подчинённых: «Но они же были не детьми из песочницы!»-давая понять, что во время пребывания в бригаде те стали отъявленными головорезами — пусть так, но чьими усилиями?!
Страницы дела пестрели беспричинностью и, порой (пардон), глупой несвоевременностью увечий и смертей. Все это перемежалось с описаниями огромного количества изъятого оружия, иногда эксклюзивного и вряд ли применимого, как, например, НРС — «нож разведчика стреляющий».
Практически не было заметно борьбы за выживание, кроме показаний Олега, спихивающего на своих подчинённых. Скажем, звучали уверения, будто молодые люди, приходя к нему в гости, так сказать, чаю попить, после общения, узнавая о проблемах в его «бизнесе» (интересно узнать, в каком?), решались помочь, причём самочинно, не вводя его в курс дела. Любопытно, что помощь обычно выражалась в устранении людей, мешающих или угрожающих ему. По его словам, денег они за это не получали, напротив, он корил их и убеждал более такого не делать, а иногда помогал им, авторитетно вмешиваясь в их проблемы, которые сами они решить не могли. И конечно, он не мог ни в коей мере влиять ни на принятые ими решения, ни, тем более, на содеянное ими. Причём со временем, Олег, находясь в включении, начал сам в это верить.
Надо отдать должное этим, якобы, приходящим «чаю попить» людям — их реакция дальше улыбки не заходила, а злоба из-за смерти друзей и внушённого и переживаемого ужаса когда-то, постепенно затухала, перейдя в жалость.
Отношение ко мне, как к выдвигаемому «пугалу», самоустранилось вместе с ушедшей опасностью. До сих пор редкие встречи на судах или следовании к ним несли не просто положительные обоюдные эмоции, но даже радушные, вместе с предложениями помощи после их освобождения — некоторые уже дома, а многие готовятся к возвращению.
Ещё одна особенность нашего коллектива, которой я раньше не придавал значения: ни один человек из нас, за исключением двоих-троих, не был ранее судим! ОПГ будущих «первоходов».
Из «лианозовских», которые при покойном Григории входили в состав «бригады», почти все были ранее судимы, отличаясь кардинально, соответственно, и смотрели на нас, по их мнению, жизни не знающих, свысока. На этой почве возникали периодические конфликты, и именно из-за отношений, рождаемых этой разницей. Из-за неё-то, при разделе власти и восхождении к «рулю» Пылёвых после смерти Гусятинского, у сторонников «братьев» и была некоторая злость, поддержанная ещё и тем, что их возмущала в бывших «сидельцах» безобразная тяга к первенству и деньгам. Все знали, что делёжка была честная и равная, и «лианозовской» верхушке перепало более, чем они ожидали. Это, возможно, и сподвигло их «завидущие» взгляды на всё остальное, исходя из того, что раз дали больше предполагаемого, значит, можно забрать всё.
На деле же основной причиной стало владение долей в «Русском золоте», которую Пылёвы оставили за собой. Именно из-за подобных своих и Ананьевский, и «Ося», и «Дракон» встали на нашу сторону, что и закончилось трагедией в бане…
…Что же сподвигло молодых людей, никогда не имевших отношения к криминалу, стать соучастниками преступлений, чтение о которых поднимает волосы дыбом? Судя по показаниям и упоминаниям друг о друге, где говорилось о не очень хорошем выполнении своих обязанностей, где-то и разгильдяйстве, поначалу это самое участие, как я уже говорил, серьёзно не воспринималось.
Их разухабистость и «понты» в поведении, навязанная ошибочным пониманием своего места в гражданском обществе, которое выстраивалось то ли само собой, то ли под чьим-то жутким планированием. И, возможно, решило лишь принятие курса репрессивной дисциплины, после применения которого и появилось понимание у каждого, где он находится, спустив с небес на грешную землю.
Просматривалась и другая сторона. Откуда должна была взяться преданность, за исключением совсем приверженных, когда денежное содержание, по мнению задержанных, не соответствовало содеянному, а после вообще исчезло, как и всякая помощь и поддержка после начавшихся арестов, что уж совсем непонятно. Босовы помогли даже кровному брату по одному из родителей — Елизарову Сергею. Наоборот, как только он был арестован, вся мебель из его квартиры была вынесена по указанию одного из братьев. Состояние дел подходило к объявлению меня и ещё нескольких, проходящих со мной по делу, «обвиняемыми», и соответственно, — к ознакомлению с материалами дела.
Ознакомительная версия.
