Андреев был уверен, что повсюду прячутся «враги народа». Однако он придерживался мнения, что, прежде чем кого-нибудь арестовывать, необходимо провести тщательное расследование. Анастас Микоян сомневался во многих арестах, но его сын Серго говорил, что отец всегда оставался «убежденным коммунистом». Жены вождей иногда были даже фанатичнее своих мужей. Микоян вспоминал, что его супруга абсолютно верила Сталину и редко сомневалась в решениях вождя. Наташа Андреева рассказывала: «Мой отец верил во вредителей и в существование пятой колонны. Они, говорил он, разрушают наше государство и поэтому должны быть уничтожены. Моя мать была убеждена в этом не меньше его. Мы готовились к войне».
Партийные руководители никогда не говорили о репрессиях в присутствии детей. Детвора продолжала жить в мире лжи. Нежелание открывать свои мысли даже собственному сыну является одной из самых страшных примет того ужасного времени, считал известный физик Андрей Сахаров.
Дети вождей находились в информационной блокаде, но они не могли не замечать исчезновения родственников и друзей. Конечно, дети переживали и хотели спросить у родителей, что происходит, но эти темы во всех семьях считались запретными. Дети Микоянов слышали, как их родители и дяди шепчутся о волне арестов в Армении. Иногда Анастас забывался и громко восклицал: «Я не верю в это!» «Андреев никогда не говорил с нами об арестах, это было делом взрослых, наших родителей, – вспоминала Наталья Андреева. – Если арестовывали знакомого, папа говорил маме: „Дорошка, давай выйдем на минуточку. Нужно поговорить“». Дора Казан так же, как страстная обличительница Николаенко, говорила родственникам, что может определить врага народа по глазам.
Взрослые шептались на кухне, плотно закрыв дверь. Если жена Микояна задавала опасный вопрос, Анастас отвечал: «Немедленно замолчи!» Орджоникидзе перед смертью заставил начавшую было возмущаться по поводу ареста кого-то из знакомых жену замолчать, сказав: «Не сейчас!»
Особой популярностью стали пользоваться прогулки в лесу или вокруг Кремля. Не потому, конечно, что руководители так уж беспокоились о своем здоровье и хотели подышать свежим воздухом. Главная причина – только во время этих прогулок они могли откровенно разговаривать, не боясь, что их услышат.
Дом на набережной, уродливое и одновременно роскошное здание, был построен для молодых вождей, включая Хрущевых, большинства наркомов и родственников Сталина: Сванидзе и Реденсов. Жильцы каждую ночь с замиранием сердца прислушивались к шуму лифта и стука в дверь. НКВД часто арестовывал «врагов народа» по ночам. В романе «Дом на набережной» Трифонов рассказывал, как швейцар в униформе каждое утро сообщал жильцам, кого увезли ночью. В огромном здании одна за другой начали освобождаться квартиры. Они стояли пустыми, на дверях виднелись страшные печати НКВД.
Никиту Хрущева очень беспокоили родственницы, большие любительницы посплетничать. Он страшно рассердился, когда узнал, что его теща, простая женщина из деревни, часами болтает внизу. Никита Сергеевич лучше многих знал, что такие разговоры могут стоить жизни не только ей, но и всем окружающим.
Вожди постоянно держали наготове мешки с одеждой и едой для тюрьмы. Спали они с „маузерами“ и „наганами“ под подушкой, чтобы покончить с жизнью, лишь бы не попасть в застенки Лубянки. Те, кто был умнее, объясняли детям, что делать и как жить, если арестуют родителей. Мать Зои Зарубиной, приемной дочери высокопоставленного чекиста, учила: нужно собрать теплую одежду и уехать с маленькой сестрой, которой было восемь лет, в деревню к родственникам.
Дети, конечно, замечали частые переезды. После каждого ареста и расстрела освобождались квартира и дача. Их тут же с большим удовольствием занимали те большевики, которые пока еще были живы, и их честолюбивые жены-домохозяйки, не забывавшие даже в это страшное время о повышении уровня собственной жизни. Сталин при помощи таких подачек еще крепче привязывал соратников к репрессиям и резне. Семья Ежова после ареста Генриха Ягоды быстро переехала в квартиру бывшего наркома. Жданов получил дачу Рудзутака. Молотову досталась дача Ягоды, а позже – рыковская.
Самым жадным среди руководителей оказался Андрей Вышинский. Прокурор давно мечтал о даче Леонида Серебрякова. «Не могу оторвать от нее глаз. – Он тяжело вздыхал. – Ты счастливый человек, Леонид. У тебя такая прекрасная дача». Через считаные дни после ареста Серебрякова, которого увезли на Лубянку 17 августа 1936 года, генеральный прокурор потребовал его дачу. Он проявил большую смекалку, ухитрился продать старый дом и получить 600 тысяч рублей на строительство нового. Эту огромную сумму члены политбюро одобрили 24 января 1937 года, в тот самый день, когда Вышинский устраивал Серебрякову перекрестный допрос на процессе над Радеком.
Конечно, попадались и порядочные люди, которые отказывались от имущества падших коллег. Порядочность выходила им боком. Маршал Егоров неосмотрительно отказался от дачи казненного товарища и сам был расстрелян.
«Мы ничего не боялись в 1937 году», – вспоминала Наташа Андреева. Она твердо верила в то, что НКВД арестовывает только врагов народа и вредителей. Следовательно, наивно полагала Андреева, ее и родителей никогда не арестуют. Степан Микоян тоже нисколько не тревожился. Только позже он понял, в каком страхе и напряжении жили родители. Членам политбюро рассылали копии протоколов допросов. Степан часто пробирался в кабинет отца и тайком читал поразительные признания друзей своей семьи, которые неожиданно оказались врагами и предателями.
В каждой семье имелся человек, который убирал из фотоальбомов все упоминания о репрессированных. У Микоянов таким «чистильщиком» был Сергей Шаумян, приемный сын старого большевика. После очередного расстрела он внимательно просматривал все семейные альбомы и старательно стирал с фотографий лица врагов. Конечно, это было страшное искажение действительности, но большинству детей, не понимавших сути происходящего, вымарывать лица даже нравилось.
Может, не все догадывались, что репрессии носят беспорядочный характер, но все понимали, что опасность рядом. Многие соглашались, что раз неумолимо приближается война, то врагов необходимо убивать. Дети разговаривали об этом между собой. Василий Сталин весело рассказывал Артему Сергееву и своим двоюродным братьям Реденсам об арестах.
Больше всего о настоящей жизни в стране дети узнавали на занятиях в школе. Большинство детей вождей учились в школах № 175 и № 110. Многих туда возили на «паккардах» и «бьюиках» личные шоферы отцов. Большинство смущалось так же, как дети западных миллионеров. Сыновья Микояна требовали, чтобы машина останавливалась как можно дальше от школы, и шли пешком около полукилометра.
