Владимир Порудоминский - Даль

…Больше месяца шумит, поет, торгуется ярмарка. Ходит по ярмарке Владимир Иванович Даль. Дома вынимает из кармана цибик чая, кисейный платочек или колечко бирюзовое, главное же — каждый вечер приносит он домой несметные сокровища, единственные, за которые не берут на ярмарке денег — только подбирай. Дома он раскладывает слова по полочкам в своих хранилищах; каждую пословицу переписывает дважды на «ремешки»: один пойдет в словарь как пример для пояснения слов (подобно Оке и Волге, сливаются воедино два бесценных Далевых труда), другой — в тетрадь, предназначенную лишь для пословиц. Таких тетрадей уже сто восемьдесят, и надо что-то делать с ними…

Даль знал, что с ними делать, и мы знаем, что сделал с ними Даль, — перед нами труд его «Пословицы русского народа».

«Собрание пословиц — это свод народной, опытной премудрости, цвет здорового ума, житейская правда народа», — пишет Даль; собирать и изучать пословицы — значит сделать «какой-нибудь свод и вывод, общее заключение о духовной и нравственной особенности народа, о житейских отношениях его». В творчестве народа привлекает Даля не только творчество («дар созиданья»), больше — созидатель, даром этим обладающий: народ.

Собирали пословицы и прежде. Еще в конце семнадцатого века составлен был свод «Повестей или пословиц всенароднейших», ибо они «зело потребны и полезны и всеми ведомы добре». В Далево время делу этому много и упрямо служил профессор Иван Михайлович Снегирев. У Снегирева накоплено было около десяти тысяч пословиц, он тоже видел в них отражение исторических событий, общественного и семейного быта, но полагал, что создавались пословицы в избранном, «высшем» кругу, народ же лишь принимал и распространял мудрые речения, открывая в них «сродные русскому добродушие, милосердие, терпение». Митрополит Евгений, один из тогдашних духовных владык, назвал книгу Снегирева «курсом национальной морали»; владыка светский, государь Николай Павлович пожаловал автора бриллиантовым перстнем. Снегирев — серьезный ученый, но он не исследовал пословицы, чтобы узнать и понять свой народ, он полагал, что знает народ и понимает его, и, из этого исходя, собирал (подбирал!) пословицы. Снегиревские сборники называются «Русские в своих пословицах» и (позднейший) «Русские народные пословицы» — заголовки по существу отличны от Далева: «Пословицы русского народа».

Снегирев (каковы бы ни были взгляды его) — ученый, для него пословицы распространены в народе, проверены и обточены веками; находились люди, пытавшиеся распространять в народе пословицы. Смешно, однако, по-своему и знаменательно: попытка насадить в народе пословицу — признание ее силы и действенности.

Екатерина Вторая (которая и русского-то не знала толком) с помощью секретарей сочиняла «сентенции» вроде «Милость — хранитель государева» или «Где любовь нелицемерная, тут надежда верная». Уже при Дале, в конце сороковых годов, какой-то анекдотический Кованько через министра Уварова поднес царю нелепый сборник «Старинная пословица вовек не сломится, или Опытное основание народного мудрословия в двух частях», в коем «изложение есть одной великой мысли духа народного» — любви к государю; назвать пословицами измышления автора невозможно: «Собака на владыку лает, чтоб сказали: ай, Моська, знать, она сильна, коль лает на слона» (высочайше приказано было выпустить книгу вторым изданием).

Ничуть не хотим умалить ученых заслуг Снегирева (кстати, высоко ценимого Далем), но в его взгляде — «С пословицы совлекли ее царственно-жреческое облачение и одели ее в рубище простолюдина и вмешали ее в толпу черни» — и в попытках «свыше» внедрить пословицу в народ есть нечто подспудно общее; оно, это общее, в корне противоречит Далеву убеждению, что пословицы народом созданы и лишь в народе существуют: «Признавая пословицу и поговорку за ходячую монету, очевидно, что надо идти по них туда, где они ходят; и этого убеждения я держался в течение десятков лет, записывая все, что удавалось перехватить на лету в устной беседе» («ходить по них», по пословицы, — сказано все равно, что «по грибы», — уже в этом оттенке приоткрывается способ Далева собирательства!).

Нет, Даль не пренебрег трудами предшественников, в «Напутном» к собранию своему он поминает добрым словом и Снегирева, и Княжевича, издавшего в 1822 году «Полное собрание русских пословиц и поговорок», и других радетелей на общем с ним поприще, поминает даже старинного пиита Ипполита Богдановича с его попытками превратить пословицу в «кондитерскую премудрость» («Сколько волка ни корми, он все в лес смотрит» у Богдановича превратилось в: «Кормленый волк не будет пес — корми его, а он глядит на лес»), поминает Крылова и Грибоедова, поскольку «включал в сборник свой» те их изречения, которые ему приходилось «слышать в виде пословиц», но основной источник труда его не печатные сборники, а «живой русский язык», «по который ходил» он туда, где жил нетронутым, неискаженным язык этот, — в самый народ.

«В собрании Княжевича (1822) всего 5300 (с десятками) пословиц; к ним прибавлено И. М. Снегиревым до 4000; из всего этого числа мною устранено вовсе или не принято в том виде, как они напечатаны, до 3500; вообще же из книг или печати взято мною едва ли более 6000, или около пятой доли моего сборника. Остальные взяты из частных записок и собраны по наслуху, в устной беседе». В собрании Даля более тридцати тысяч пословиц, а точно — 30 130.

Пословицы в труде Даля нередко противоречивы: об одном предмете народ подчас мыслит по-разному: «Мудрено, что тело голо, а шерсть растет — мудреней того». Народ в царя верил: «Без царя — земля вдова», но все же «Государь — батька, а земля — матка», и тут же опыт-подсказка: «До неба высоко, до царя далеко», «Царю из-за тына не видать». Народ в бога верил: «Что богу угодно, то и пригодно», но все же «Бог и слышит, да не скоро скажет», и опыт-подсказка: «На бога надейся, а сам не плошай!» Народ в правду верил: «Кто правду хранит, того бог наградит», но все же «У всякого Павла своя правда», и опыт-подсказка: «Правду говорить — никому не угодить», «Правда в лаптях; а кривда хоть и в кривых, да в сапогах». Даль объяснял: «Самое кощунство, если бы оно где и встретилось в народных поговорках, не должно пугать нас: мы собираем и читаем пословицы не для одной только забавы и не как наставления нравственные, а для изучения и розыска, посему мы и хотим знать все, что есть».

Труд Даля, вопреки названию, — не одни пословицы; подзаголовок разъясняет: «Сборник пословиц, поговорок, речений, присловий, чистоговорок, прибауток, загадок, поверий и проч.». В «Напутном» Даль толкует: пословица — «коротенькая притча», «суждение, приговор, поучение, высказанное обиняком и пущенное в оборот, под чеканом народности»; поговорка — «окольное выражение, переносная речь, простое иносказание, обиняк, способ выражения, но без притчи, без суждения, заключения, применения; это одна первая половина пословицы» («Поговорка — цветочек, а пословица — ягодка») и т. д. Но мы, не покидая окончательно разговора о составе, поспешим к построению труда его.