Впереди кажется что-то начинает проглядываться светящееся.
Высота пятьдесят метров...
Летчик продолжает вести самолет по приборам; боковым зрением видит справа и слева от себя мелькание огней подхода - "Ил" идет в световых воротах, летит на полосу.
Только теперь Сохатый уверовал: "Буду на полосе. Остается посадка..."
- Штурман, подсказывай высоту!
- Понял! До полосы пятьсот, высота двадцать метров. Идем правильно.
- Говори короче!
- Десять!.. Пять!.. Полоса!..
Иван Анисимович переводит двигатели на холостой ход. Смотрит в боковые стекла фонаря, чтобы не утянуть штурвалом бомбардировщик от боковых огней полосы снова вверх.
- Три!.. Один!
Колеса стукаются о бетон.
Сохатый настороженно ждет: отойдет машина от бетона или нет? Если отскочит, возможно серьезное осложнение. За один полет две посадки совсем нежелательны. Вторая может быть аварийная, так как шасси на грубый удар не рассчитано. Три секунды ожидания, и на губах его появляется подобие улыбки: "Обошлось без второй посадки".
Бомбардировщик катится по полосе. Впереди два километра бетона, залитого водой, превратившегося в настоящий каток, на котором почти бесполезно тормозить. Но тормозить надо. Сохатый выключает двигатели. Снизу по крыльям, фюзеляжу и двигателям "Ила" гулко бьют вылетающие из-под колес фонтанные струи воды.
Стихия продолжала жить своей жизнью, но экипаж уже отделил себя от нее. Выше, над их головами, остались низвергающиеся водой на землю грохочущие и полыхающие пламенем тучи.
Земля!
Самолет еще не остановился, а к сердцу Сохатого приливает радость. Хочется немедленно поделиться ею с теми, кто пережил и перечувствовал напряжение последних минут вместе с ним, помог выбраться из трудного положения.
- С прибытием домой, экипаж! Спасибо за успешный полет!
- А вас, командир, поздравляем с лучшей посадкой.
- Нет, Шатуров, эта посадка не моя. Она наша, общая!
- Товарищ генерал, у нас не самолет, а глиссер, - замечает стрелок-радист. - Под нами целая река на бетоне!
- Надеюсь, не утонем, старшина! - Иван Анисимович поддерживает разговор, понимая, что Золочевскому тоже необходима психологическая разрядка. Они со штурманом работали, боролись за жизнь и самолет, а стрелок-радист с невероятным напряжением молча ждал результата этой схватки, сидел спиной к событиям, определяющим его будущее.
Тягач буксирует самолет на стоянку. Ивану Анисимовичу жарко, но открывать кабину нельзя: ветер и дождь продолжают атаковать самолет. Однако раскаты грома, зловещие вспышки молнии, порывы ветра уже не тревожат Сохатого. По телу его, ставшему размягченно-ватным, разливается усталость.
К радости победы над стихией примешивалась и горечь, В неторопливых размышлениях все явственнее вырисовывались просчеты в определении характера погоды, а отсюда и последующая ошибка в решении на проведение полетов. Но особого порыва к самобичеванию он не ощущал. "Мы все умны задним числом!" Сохатый даже улыбнулся внезапно мелькнувшей мысли: "Если бы метеорологам платили деньги только за оправдавшиеся прогнозы, то все бы они перемерли с голоду".
Но Сохатый все же не может не думать о предстоящем утреннем разборе полетов с подчиненными. Ворочает камни сомнений и приходит в конце концов к выводу: "Надо будет поговорить о случившемся, как о серии ошибок, лишивших меня резерва безопасности".
Хотя и говорят, что "победителей не судят", но, наверное, точнее будет сказать так: "Не судят, но и ошибок не прощают". А от суда своей совести и вовсе никуда не спрячешься.
Горькое расставание
В жизнь генерала Сохатого входил новый самолет - с изменяемым в полете крылом, с непривычными глазу формами, которые пока кажутся ему некрасивыми, потому что понимание прекрасного воспитывалось у него на иных пропорциях и других линиях прежних машин. Чтобы подружиться с этой машиной, необходимо было изучить принципиально новые элементы аэродинамики, конструкции и оборудования, соединить их с прежними знаниями, что, наверное, не так уж просто: переменная стреловидность крыла превратила один самолет в несколько совершенно непохожих друг на друга летательных аппаратов. И каждый надо познать.
Сохатый стоял перед машиной, рассматривая ее. Да, время очень быстро изменяет самолеты: внук больше бывает похож на деда, нежели вот этот, вновь рожденный, на своего предшественника. Угловатый фюзеляж; высокое, с изгибом посередине крыло; узкое колченогое шасси; широкий раструб реактивного сопла. Он не торопясь привыкает к новинке, вопреки первому впечатлению, ищет в ней знакомое, потому что знает: не бывает нового без старого. Насмотревшись вдоволь, Иван Анисимович обходит самолет кругом, тихонько напевая: "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть Пространство и простор..."
Остановившись перед истребителем так, чтобы он был виден весь сразу от носа до хвостовой лампочки, Сохатый задумался. Память настойчиво предлагала ему сравнения с прежними машинами. Он не сопротивлялся видениям прошлого, даже был доволен: путем сравнений легче познавалось новое. Самообучение таким методом давно кажется ему до удивительного простым, как двоичный код в ЭВМ: было - не было; похоже - не похоже; да - нет; есть дырочка на перфоленте - нет.
"Да и нет", "было и не было" увлекают его в далекое прошлое, выстраивают в один длинный ряд самолеты: обтянутые перкалью, гофрированные и гладкие металлические; клееные, клепаные и сварные; сидящие на земле по-вороньи, с опущенными хвостами, и стоящие в линии полета на трехколесном, или велосипедном шасси. А сколько разных моторов видел он на своем летном веку - звездообразные и рядные, воздушного и водяного охлаждения, с двух-трех-и четырехлопастными винтами. Потом перед мысленным взором появляются сигарообразные турбореактивные, турбовинтовые и турбовентиляторные двигатели, пороховые и жидкостные ракетные ускорители...
Как бы очнувшись от глубокой задумчивости, Сохатый с искренним удивлением спрашивает себя: "Иван, неужели вся эта вереница чудес прошла перед тобою всего за тридцать пять лет твоих полетов? Прошла через твои руки, мозг и сердце?.. Емкое время... И вот новый красавец-ракетоносец. Девиз его - скорость! Но в погоне за ней конструкторы порой о человеке вспоминают в последнюю очередь. Посмотрим, как тут решено соотношение человека и машины?"
Бег времени наперегонки с мыслью: вертолеты со скоростями самолетов сороковых годов и сверхзвуковые самолеты, взлетающие и садящиеся по-вертолетному.
Во имя чего? Познания природы скорости? Освоения новых технических проблем? Решения народнохозяйственных задач?.. Да - при создании транспортных и пассажирских машин. Но в данном случае - нет. Истребитель самолет войны. Не мы придумали гонку вооружений, а наши недруги, рвущиеся к реваншу, к мировому господству... Нельзя забывать: отставших в военном деле бьют. Поэтому для обороны Родины мы должны иметь первоклассную технику.
