Другие говорили, что Лосев чудо нашего времени, открыл нам Платона, которого мы до него не знали, великий деятель русской культуры, выдающийся советский историк и одновременно историческая личность. Леонард Максимов: помню 1953 год, Калошин переулок; мы чувствовали пульс, живую связь времен; за какие-то два часа занятий выходили обновленными, отказывались от суеты жизни; мы не становились философами, но выходили людьми. Николай Федоров приветствует на латинском и А. Ф. сразу отвечает ему так же. Уваров из Белорусского университета читает стихи. Студент Скупцов жалуется, что Арсений Гулыга и другие украли у него почти всё, кроме одного: А. Ф. музыкант, скрипач; чистота звука поразительная, нигде ни промаха, бесконечная глубина; он служил не только истине, но и любви к красоте: мы ждем от него еще много и много книг; молодежи нужны однако и его ранние книги.
Аверинцев вышел с красными гвоздиками[278]. Столович из Тартуского университета читает тоже на латыни «несовершенные стихи», Лосев отмахивается от этой характеристики платком, левой рукой. Платон, Аристотель, Вагнер, Владимир Соловьев, продолжает Столович, соединились в А. Ф. Пусть другие мера всех вещей, но он мера духа. Он выстоял… как музыка и как античный космос. Есть имя, что звучит как звание, Лосев. Чертихин от издательства «Искусство»: мы Вас любим и готовы страдать с Вами и дальше (хорошая ядовитая злость Москвы, здоровая сплетня, доносящая всё до всех). Рождественский (веселый, сладко улыбается, но shabby, уже дряхлый): «Толчок, толчок…»; потом зачитывает поздравления Поспелова и Журова своему младшему современнику. Виктор Ноевич Ярхо (говорит, как бы падая вперед): некоторые студенты мечтали бы прикоснуться к Вам, как к папе римскому; у Вас преимущество, с папой не спорят, сказанное им вне обсуждения, ipse dixit; Ваши труды provozieren, этим они награда для ученого, хотя многое в них спорно (обнимает А. Ф., смеется).
Кессиди жалеет: древнегреческие философы не имели Вас среди себя; неделю назад я вернулся из Эллады и принес этот скромный лавровый венок (надевает; Лосев через полминуты снимает; Аверинцев и Михайлов аплодируют как сумасшедшие). Я воздух привез оттуда, дух Эллады! Греки просили передать Вам: eppoxrov! А вот кусок мрамора от храма Ники, который я добыл, сильно рискуя; если я не смогу прочесть, то тут Аверинцев, но кажется, что сказано: нет ничего дороже свободы (А. Ф. напряжен и сосредоточен, Аверинцев кисло и остро полуулыбается, наклоняясь вперед). Григорий Петрович Калюгин, поэт: «Вы гордо поднимались на Голгофу, но путь в Каноссу — это не для Вас… Не угашайте духа, Дон Кихоты!». Татьяна Вадимовна Васильева (уже очень располневшая): «В моем лице выступает древнелатинская поэзия…» Леонид Лутковский, изящен, красив, прекрасно одет, черная борода: от Киевского государственного университета, кафедра классической филологии, тоже на латинском языке.
Читают правительственные телеграммы, в том числе от зам. министра
просвещения, от министерства высшего и среднего образования Литовской ССР. Работы Лосева выдвинуты на соискание Ленинской премии на 1984 год. Приветствия от центра по проблемам Ареопагитик в Тбилиси, от семинара славистов Франкфуртского университета, от Александра Ничева из Болгарии, из Марбурга, Италии, из Магдебурга, от «Советской энциклопедии».
Встает Лосев. Не буду говорить о похвалах. Ни о себе. Пришли отметить юбилей сотрудника? Но сотрудник сегодня есть, завтра его нет. А наука-то вечно молодая. Так что не просто отметить сотрудника: мы поклоняемся перед наукой вообще, которая не знает возрастов. А отдельные Лосевы? Только наука есть вечная молодость, и, как напоминает Бенвенист, оба, вечность и молодость, входят в понятие aicov. Корень этого слова тот же, что — юн, и он же в iuvenis. Оказывается, индоевропейские народы считают, что вечность есть молодость. Малое дело, что жизнь длится; главное, что есть вечная молодость. Возражения отпали. Наука есть вечная молодость. Вот вам завет умирающего Лосева: если хотите быть вечными и молодыми, занимайтесь науками, до старости, как Ньютон, как Менделеев. Настоящая наука не знает возраста. Она неувядающая, требовательная, возрождающаяся. Наука величественная дама, которую я почитаю издалека.
О, не уходи, единая и верная…
Тут говорили про количество моих работ. Но эти 450 статей кто печатает? Если бы Лосев не находил отклика, было бы такое возможно? Нет, Лосеву есть за что благодарить наше советское руководство. Я — поэтому — и — благо — да — рен…
Сказал дрожащим голосом и сел. Плачет. Платок синенький к глазам, левой рукой, тот, которым обмахивался. Все долго стоят и очень серьезно хлопают. Последнее слово он произнес так, как у меня записано, с надрывом и слезами. Так могла сказать Марина Фридриховна[279]. В этом была загнанная, смертельно обиженная душа.
2. 5. 1984. Сон. Лосев, он ведет себя сложно, как отец в «Осуждении» Кафки.
Нервно подходит он ко мне, целует и спрашивает как бы безумно, но потом я понимаю смысл слов: «Скажи мне, кто же я, в конце концов, Лютер или просто Иван Дмитрия Рожанский?»
15.11.1984. Лосев Джимбинову: сколько лет ты имеешь дело с советскими издательствами? — Ну, лет шесть-семь. — А я шестьдесят семь, так что сиди. Ты сиди и помалкивай; ты не знаешь, что это такое. А. Ф. жалуется, что 68 авторских листов 7-го тома его «Эстетики» год бездвижно лежат в «Искусстве». Он мрачен, вспоминает историю с «Соловьевым»[280]. Думаю, с тайной радостью. Он достиг.
22. 12. 1984. Празднование 50-летия кафедры классической филологии, 9-я аудитория МГУ. Долго читали поздравления. 10 минут говорил А. Ф. Лосев, потом он сидел задумчиво, внимательно прислушиваясь — наклоняя слегка набок голову, потирал руки, держа их перед лицом. Наука классической филологии, сказал он, от своего возникновения в 14 веке не сводится к словарям и пособиям, тем ранним людям был важен культурный космос как единая скульптура, что вдохновило и породило огромную литературу 19 и 20 веков. Одна классика это мелкота, нужна тонкость работы + эта интуиция космоса. Аверинцев, Гаспаров, Федоров работают красиво и тонко, Савельева — красиво и тонко. Поэтому не надо петь в студенческом гимне gaudeamus igitur, это глупая радость; и зачем говорить juvenes dum sumus, когда мы можем быть молодыми всегда когда хотим. Надо петь так:
Laboremus igitur cum gaudio Dum homines sumus vivi.
23. 1. 1985. «Дорогие Аза Алибековна и Алексей Федорович! Благодарю за 'крещенское послание'. Я этого номера 'Правды' с беседой Алексея Федоровича раньше не видел, хотя много разговоров слышал. Конечно, вместо Луначарского 'замечательным лектором' можно было бы назвать для примера Федора Степуна, а вместо 'безумных крайностей буржуазно-капиталистической цивилизации' сказать просто — 'технической цивилизации', цензура бы вполне допустила. 'Материалистическое понимание истории' и 'классовый враг' — тоже лишний
