Когда приехала латышская полиция, мы все еще были в шоке. То, что пострадавший от меня автомобиль стоял на середине проезжей части, дела не меняло: я била сзади, и авария – всецело моя вина (что, конечно, правильно). Кроме того, бить латышей на их законной территории неэтично. В довершение всего обнаружилось, что страховка моей машины кончилась два дня тому назад. Недоброжелательная латышская полиция составила протокол, помогла «Москвичу» вправить вывалившийся бензобак и отбыла вместе с ним.
Мы остались один на один со своими проблемами. В этой ситуации наибольшее присутствие духа и неожиданную для нас инженерную смекалку проявил Буля. Ему удалось извлечь переднее крыло моей машины из колеса, в котором оно глубоко увязло, и даже слегка вытянуть мотор машины из салона. Когда колеса и руль стали крутиться, решено было возвращаться на базу и там уже решать, что делать дальше. Окуджавы взяли нас на буксир, и мы двинулись в путь. Печальное это было зрелище… Домой добрались к вечеру. Вся база сбежалась на нас смотреть.
Помните ли вы, чего стоило простому советскому человеку устроить машину на ремонт при советской власти? Ждать надо было минимум полгода, метаться в поисках запчастей, давать взятки налево и направо, и при хорошем исходе дела к концу года вы получали обратно свой автомобиль «на ходу». Прибавьте к этому, что в данном конкретном случае это был московский автомобиль на латышской территории. И денег у меня не было практически ни копейки, и машина моя оказалась незастрахована.
– Что ты так убиваешься, – утешал меня Гердт, – брось эту машину здесь, в Москве новую купишь.
Не хочется вспоминать, какие еще рекомендации и комплименты я выслушала от нелицеприятных друзей… Состоялся «совет старейшин».
Деньги на ремонт машины предложила Ольга и очень сердилась, что я не хочу их брать. В конце концов она меня уломала, и я стала на сто рублей богаче. На первый случай это было огромное подспорье, хотя и при наличии денег ситуация представлялась вполне безнадежной.
Спас нас Гердт. Сам ангел-хранитель не мог бы сделать большего. Да ведь это он, мой ангел-хранитель, наверное, и послал мне дружбу с Гердтами, бесконечно украсившую мою жизнь.
– Поеду торговать лицом, – вздохнул Зяма, посадил в свою машину Вику, и они отправились в соседний крохотный городок, где была авторемонтная мастерская. Городок назывался Стренчи. Гердта узнавали везде, в глухой латышской деревне ничуть не меньше, чем в Москве около Дома кино. Узнали его и на богом забытой латышской автостанции, и согласились взять мою машину в ремонт, если из Москвы пришлют необходимые запчасти. Зяма уже праздновал победу, но тут вдруг у Вики началось сильное носовое кровотечение. Зяма повез ее в расположенную неподалеку деревенскую больничку, где установили сотрясение мозга и приказали лежать. С этими новостями они и вернулись.
Той порой база стремительно пустела. Снимали палатки, и на наших глазах оживленный, кипевший жизнью туристский лагерь, как в сказке, превращался в обыкновенную лесную поляну, ничем не отличавшуюся от соседних полян. Собрались уезжать и Гердты с Никитиными, с ними – Окуджавы и Ира Желвакова. У Иры была иссиня-черная лента через всю грудь от впечатавшегося в нее ремня безопасности. Нас с Викой Гердт перевез в городок при автомастерской и устроил в маленькую гостиницу, где Вика могла лежать, и к ней даже приходила из больнички медсестра делать уколы.
Вот что сделал для нас Зяма.
А зимой я виделась с Гердтами редко, иногда приезжала с ночевкой к ним в Пахру. Какой это был праздник! Вечером заходили художник Орест Верейский и его жена Люся, и я замирала, боясь пропустить хоть слово из волшебных баек гердтовского застолья.
– Дело было в Англии вскоре после войны, в 1948 году, – рассказывал Зяма. – В тот год исполнилось десять лет безупречной службы в королевском флоте боевого английского полковника, назовем его полковник Смит. Этому знаменательному событию была посвящена статья в лондонской «Таймс». Но наборщик перевернул одну цифру, и, согласно статье, выходило, что полковник Смит служит в королевском флоте не с 1938, а с 1638 года… Полковник откликнулся статьей в воскресной «Таймс». Всем известно, – писал полковник, – что английская пресса безупречна, и поэтому не вызывает сомнений, что он служит в королевском флоте с 1638 года, но вот проблема: зарплату он получает только с 1938 года! В связи с этим обстоятельством он просит английскую корону компенсировать ему недоплату за минувшие триста лет, которую он оценивает в один миллион фунтов стерлингов.
Ошеломленная «Таймс» несколько дней молчала, и только в среду или в четверг в ней появился ответ полковнику. «Как справедливо заметил полковник Смит, – писала «Таймс», – английская пресса безупречна, и, действительно, не вызывает сомнений, что полковник служит в королевском флоте с 1638 года, и, действительно, английская корона должна полковнику за трехсотлетнюю службу один миллион фунтов стерлингов. Однако полковник, видимо, забыл о королевском билле от 1263 года, согласно которому каждый офицер королевского флота несет личную материальную ответственность за любое поражение флота в любой битве». Дальше скрупулезно перечислялись все поражения английского флота за минувшие триста лет. Каждому была приписана определенная сумма штрафа, и в результате выходило, что полковник должен английской короне один миллион и один фунт стерлингов. В следующем номере воскресной «Таймс» полковник сообщал, что он полностью согласен с материальными претензиями английской короны и уже внес в банк фунт на имя королевы.
Однажды Гердты приехали к нам в гости – хотели познакомиться с папой. Папа очень радовался предстоящей встрече, волновался, достаточно ли вина, хорошо ли угощение. Словом, был настроен весьма торжественно. Наконец звонок в дверь.
– Здравствуй, Яша, ты сегодня замечательно выглядишь! Это грандиозно, что мы наконец встретились, – прямо с порога стал разливаться соловьем Зяма. Он был младше папы на семнадцать лет, и они никогда раньше не встречались.
Папа мгновенно включился в игру:
– И ты сегодня неплохо выглядишь, а жена у тебя просто красавица!
За столом Зяма расспрашивал папу о тюрьме, о следствии, о дне освобождения – папина рукопись тогда была еще в подполье, о ее публикации и мечтать не приходилось. Зяма ее не читал.
– Господин, который вел мое дело, мой куратор… – рассказывал папа.
– Прокуратор, – поправил Зяма.
Больше я об этой встрече ничего не помню – наверное, опьянела от вина и счастья.
… Через год после отъезда в Америку я приехала в Москву повидать папу и друзей. Позвонила Никитиным. Татьяна тогда еще работала замминистра культуры.
