— Человек не стал лучше.
— А не отправиться ли нам проверить, какого прогресса мы добились в области сна? — говорит Пуанкаре.
Мы расходимся по домам.
— Правительство законно, когда оно существует, — говорит Доде.
— Когда оно признано европейскими державами, — говорит Пуанкаре.
28 января. Я не люблю бывать в обществе, я прихожу всегда слишком рано и оттого чувствую себя уязвленным.
* О нет, я не из тех, кому требуется ездить в Венецию, чтобы сильнее забилось сердце.
* Бог, на которого нападают со всех сторон, обороняется презрением и не отвечает на нашу хулу.
29 января. Бернштейн говорит Форену:
— Но ваш Иисус Христос был евреем.
— Только из смирения, — отвечает Форен.
* Пьеса с идеей, пьеса, где говорят идеи, а не люди. В конце концов, эти идеи могут интересовать нас даже больше, чем живые существа.
* Я произвожу впечатление человека, живущего гармонической жизнью, а мне почти ничего не удалось сделать из того, что я хотел.
30 января. Лучше всегда молчать. Говоря, ничего не скажешь: слова или преувеличивают мысль, или преуменьшают. У одних наглости хоть отбавляй, другие стесняются, не договаривают…
3 февраля. В нескольких километрах над землей, должно быть, еще слышен ропот наших жалоб.
* Каждое утро при пробуждении ты обязан говорить: «Я вижу, я слышу, я двигаюсь, я не страдаю. Спасибо! Жизнь прекрасна».
Жизнь такова, какой мы по свойству нашего характера хотим ее видеть. Мы сами придаем ей форму, как улитка своей раковине.
7 февраля. Я мог бы составить целый том писем, которые я написал и не отправил.
11 февраля. Быть может, трудно быть щедрым, — труднее не раскаиваться в этом.
12 февраля. Во время войны одному человеку пришлось съесть с голоду своего пса, и, окончив пиршество, он поглядел на обглоданные кости и сказал:
— Бедняга Медор! Вот бы он сейчас полакомился!
20 февраля. Твоя служанка, о Великий Мольер, все-таки зевала на твоем «Мизантропе».
Когда пожарный за сценой слушает, это значит, о Дюма, что твоя пьеса годна только для пожарных, и не более того. Если Марго плачет, а я не плачу, неужели же ты решишь, что мои слезы не стоят ее слез?..
22 февраля. Сорок четыре года — это такой возраст, когда человек перестает надеяться, что проживет вдвое больше.
Я чувствую себя старым и не хотел бы помолодеть даже на пять минут.
26 февраля. Ирония должна быть краткой. Искренность может позволить себе многословие.
27 февраля. Четвертый обед Гонкуровской академии…
— Все это слова! — говорит Бурж в ответ на мое замечание, что мне не терпится увидеть революцию.
— Нет, мосье Бурж, извините, это чувство…
А Барбюс? Жеффруа его книга не нравится, Бурж признает, что она талантлива, но он с трудом ее дочитал, Энник ничего не понял. Декав еще не добрался «до сути»; делает гримасу[116]…
28 февраля. Жорес. Завтрак у Леона Блюма. Когда я вхожу, он спрашивает у Блюма данные о страховании, тот дает очень точные сведения.
Он уверен, что налог на доходы будет принят палатой, а в конце концов и сенатом, несмотря на оттяжки. Сенат, избранный голосами крестьянства, не может противиться.
Хочется плакать, когда видишь Жореса. Все тот же пиджак сомнительной чистоты, тот же галстук и тот же воротничок, ботинки мягкие, вроде шлепанцев. Он живет один, сам открывает на все звонки и даже не обедает дома.
Он равнодушен ко всей пестрой коллекции своих врагов, потому что они безмерно глупы. И кроме того, он считает, что факты говорят за себя. В два часа ему нужно продолжать свою речь. Он как будто не думает об этом, но прежде чем засесть в душном парламенте, ему хочется пройтись пешком, и он уходит под проливным дождем… конечно же, без зонтика.
6 марта. Хочется поехать в Италию, особенно в Неаполь, поглядеть на Везувий! Ведь у меня тоже бывают время от времени свои изверженьица.
12 марта. Писать, всегда писать! Но ведь природа не производит непрерывно. В теплое время года она дает цветы и плоды, а потом отдыхает по меньшей мере шесть месяцев. Впрочем, и у меня такая же дозировка.
27 марта. Я люблю сам создавать себе неприятности.
* Прочитав гнусную статью Леона Доде[117] о Золя под названием «Мастер фекалий», пойду ли я сегодня в Гонкуровскую академию обедать вместе с Леоном Доде? Разве не должен я послать всю эту их Академию к чертовой матери? Да, должен бы — будь я богат…
4 апреля. Золя аморален! Да бросьте вы, он весь провонял моралью. Купо — наказан, Нана — наказана, все злые у Золя наказаны.
14 апреля. Вся эта буря, чтобы растрепать перышки на хвосте у воробья.
15 апреля. Знаю лишь одну истину: труд — единственное счастье человека. Верю лишь в эту истину и все время ее забываю.
16 апреля. Легкий и твердый, как крыло, высеченное из камня.
* Голубь взлетает, потом опускается на тоненькую веточку. Хлопая крыльями, он поддерживает ее, непрочную, на весу.
2 мая. Страус — гигантский цыпленок.
* Старое дерево в цвету, чуть ли не в сединах.
7 мая. Сколько есть вещей, которые излишне затягиваются! Сколько радостей, которые долго не гаснут, а под конец обугливаются!
* Мой мозг более непостоянен, чем царство облаков.
* Я люблю порой всматриваться в бесформенные дали и находить в них, а затем выражать словами все, что есть там четкого и определенного.
14 мая. В политике искренность производит впечатление сложного и коварного маневра, искусного обмана.
16 мая. Булонский лес портит не кто иной, как богачи. И эти всадники, которые стараются, чтобы седло под ними скрипело погромче! И эти жалкие старики, которым хочется напоследок покататься на велосипеде!
Гувернантки сидят на скамейке с обязательной книжкой в руках, а шрифт слишком мелок. Они портят себе зрение.
Булонский лес, который мог бы исторгнуть у меня слезы радости, вызывает желание удрать в деревню и постараться больше не видеть Булонского леса.
Лишь немногие люди обладают умением глядеть на что-то прекрасное и при этом не готовятся заявить: «Я видел нечто прекрасное»…
23 мая. Ростан. Герц[118] облобызал его ноги после чтения «Шантеклера». Они закупили пьесу с правом постановки во всем мире и заплатили наличными четыреста тысяч франков.
25 мая. Когда человек докажет, что у него есть талант, ему еще остается доказать, что он умеет им пользоваться.
