И все-таки, несмотря на труды этой комиссии, Горас Грили и Чарльз Самнер провалили законопроект о присоединении. Для некоторых кругов это явилось горьким разочарованием, но все же далеко не окончательным ударом.
Негритянские рабочие организовали свой Общеамериканский съезд в Вашингтоне в январе 1869 года. Съезд принял резолюцию, требующую всеобщего избирательного права, раздачи государственных земель на Юге неграм, укрепления Бюро по делам освобожденных негров, национального налога в пользу негритянских школ и проведения конгрессом политики реконструкции. В результате этого съезда зародился Национальный союз цветных рабочих с собственной еженедельной газетой.
В качестве главного редактора газеты был приглашен редактор «Полярной звезды» Фредерик Дуглас.
Дети Дугласа были теперь взрослыми. Льюис стал самостоятельным преуспевающим издателем, Розетта вышла замуж, самый младший сын преподавал в школе на восточном побережье Мэриленда.
«Бесспорно, жить в Вашингтоне интересно, — думал Дуглас. — Это центр всей деятельности, столица!» И жизнь там приблизит его к широким массам негритянского народа. Но Анне Дуглас, которой лишь теперь, впервые за тридцать лет можно было отдохнуть от тяжелого труда и вечного бремени забот, очень не хотелось уезжать из Рочестера.
Дуглас зарабатывал на жизнь, но деньги никогда не являлись главной его целью. Анна умела растянуть каждый доллар. Обремененная детьми, Анна не могла нигде служить, но частенько в ту пору брала работу на дом, подчас тайком от мужа. В те годы, когда им приходилось прятать у себя беглых рабов, Анна почти не отлучалась из дому, готовая в любую минуту накормить приезжего, подать ему смену белья, укрыть теплым одеялом. Анна собственноручно стирала рубашки мужа, сама собирала его в дорогу, когда он уезжал. Фредерику было известно лучше чем кому-либо другому, как трудилась день и ночь Анна, выполняя бесконечное число разных обязанностей. Он любил ее и нуждался в ее помощи. Но, подобно Анне, жене Джона Брауна, Анна Дуглас была женой человека, чья жизнь принадлежала истории. И вот, хотя она куда охотнее предпочла бы отдыхать под пышной сенью дерева, посаженного Дугласом много лет тому назад, или наслаждаться комфортом их просторного прохладного дома, кое-когда посудачить с соседями, а кое-когда встретиться с кем-нибудь из многих друзей, приобретенных в Рочестере, она кивнула головой.
— Если тебе лучше будет в Вашингтоне, то, конечно, поедем!
Дуглас был сейчас в самом расцвете сил. Внешне он производил внушительное впечатление. Он это сознавал и был доволен, ибо считал себя представителем всех освобожденных негров Америки. Он был всегда настороже — и в своей речи, и в манерах, и в одежде. Теперь, имея на то возможность, он одевался безупречно; по дороге в Вашингтон обычно останавливался на несколько дней в Нью-Йорке и заказывал там сразу по нескольку костюмов, не забывая пополнить свой гардероб и крахмальными сорочками. Он ожидал, что, встречая его на Пенсильвания-авеню, на Лайфайет-сквер или на территории Капитолия, люди будут спрашивать: «Кто это? Из какого иностранного посольства?» — и рано или поздно узнают, что это «Фредерик Дуглас, бывший раб!»
«Ветераны» Рочестера устроили прием в честь уезжающего Фредерика Дугласа и его семьи, проживших в этом городе целых тридцать лет. Были приглашены все старые аболиционисты, которые сумели выстоять долгую жестокую бурю. Явился даже Джеррит Смит, слабый и весь какой-то ссохшийся. Радость и грусть соседствовали на этом пиру. Но все испытывали гордость за темнокожего человека, которого Рочестер считал теперь «самым достойным своим сыном».
Отец Гидеона Питса, капитан Питер Питс, был первым поселенцем Рочестера, поэтому Гидеон Питс и его жена явились инициаторами этого вечера.
— Трудненько жилось в этой тихой долине в былые годы, — глаза Питса лукаво сверкнули. — Но уж мы им дали жару!
Дуглас делал тщетные усилия, пытаясь сообразить, где он видел это лицо, заросшее косматой бородой. И только смешок собеседника вдруг оживил в его памяти дом, укрывший его от преследователей; он вспомнил, как неистово стучал кулаками в дверь и как ему открыл человек в ночной рубашке и босиком.
— Мистер Питс! — Дуглас схватил его за руку. — Ну, конечно, мистер Питс! — Он обернулся к Анне: — Знаешь, дорогая, это те люди, которые приютили меня в ту ночь на Ридж-Роуд. Помнишь?
— Еще бы не помню! — Анна улыбнулась. — Мне всегда хотелось заехать к вам и поблагодарить, но… — она сделала печальный жест рукой, и сразу же они с женой Питса погрузились в беседу. Темой явились их дети, и тут Дуглас вспомнил еще что-то.
— У вас была маленькая девочка, где она теперь.
Отец горделиво рассмеялся.
— Эта маленькая теперь уже взрослая девица. И весьма самостоятельная к тому же — член общества суфражисток, где председательницей мисс Антони. Она говорит, что теперь пора начать требовать избирательного права для женщин.
Дуглас кивнул:
— И впрямь! Мы надеемся, что теперь последует поправка к конституции, которая признает жен щин гражданами. Прошу вас передать ей от меня привет.
— Непременно, мистер Дуглас!
Когда Питс с женой отошли от них, Дуглас сказал:
— Вот славные, неиспорченные настоящие люди из народа.
И Анна немного грустно отозвалась:
— Мы будем скучать по таким людям! — В глубине души Анна боялась столицы.
В доме, который Дуглас снял на А-стрит в Вашингтоне, еще не был закончен ремонт, но он хотел, чтобы Анна наблюдала за всем переоборудованием. Вместе с родителями поехал Льюис, а Розетта с мужем остались в Рочестере до того момента, пока все не будет вывезено из старого дома.
По просьбе библиотеки Гарвардского университета Дуглас намеревался отправить туда двенадцать переплетенных томов своей «Полярной звезды» и «Газеты Фредерика Дугласа» за 1848–1860 годы для пополнения ее исторических архивов. Но прежде ему надо было еще съездить в Новый Орлеан, председательствовать на съезде негров Юга.
Дуглас давно уже хотел посетить Новый Орлеан на Миссисипи, столь не похожий на все остальные города Соединенных Штатов. Его традиции, обычаи и весь образ жизни напоминали французские и отчасти испанские, ибо в свое время он принадлежал испанцам. Новый Орлеан являлся центром культуры и законодателем мод, еще когда Нью-Йорк и Филадельфия были скромными приморскими деревушками.
Издавна здесь, как и повсюду в штате Луизиана, жили свободные негры. Когда Соединенные Штаты аннексировали Луизиану, их было свыше восьми тысяч. Эти свободные цветные люди были самых различных оттенков кожи, что свидетельствовало о слиянии крови — французской, испанской, негритянской и индейской. В Луизиане с давних пор признавались браки между белыми и метисами. Смешанные связи нередко оказывались прочными, и в результате их вырастали большие семьи. В 1850 году четыре пятых всех свободных негров, живших в Новом Орлеане, умели читать и писать и более тысячи негритянских детей обучались в школе.
