Здесь нет места обывателям, типичный имперский город, которому нужен простор. Я бы сравнил Венецию с древним Новгородом. Вольная республика, независимая ни от кого. Но и поэзия Ольги Седаковой сопоставима с духом Господина Великого Новгорода, с духом свободы, личностной независимости и одновременно кротости и смирения.
Поэзия земли не умирает.
И здесь, на Севере, когда повалит снег,
Кузнечик замолчит. А вьюга заиграет —
И забренчит сверчок, ослепший человек.
Как ни парадоксально, её изысканная поэзия почти целиком посвящена земле и людям земли. Она потаённый природный поэт, кажется, что она и пишет стихи для каких-то своих друзей из мира животных и растений, рыб и водорослей. Если её и называть «внутренней эмигранткой», то отнюдь не из России, не из Москвы, а вообще – из людского нескончаемого потока. И её отчуждение напоминает скорее испуг лесного зверя перед огнями большого города, нежели холод элитарного богемного существа, презирающего окружающую его чернь.
Поэзия земли не так богата:
Ребёнок малый да старик худой,
Кузнечик и сверчок откуда-то куда-то
Бредут по лестнице одной…
Как поэтесса, она и родилась и состоялась в эпоху безвременья, когда её (нашему) поколению суждено было стать молчащим и бессмысленным, лишенным героики и романтизма. Ольга Седакова и стала переводчиком с языка молчания, определив свою поэзию, как поэзию «геройную».
Было только молчанье и путь без конца.
Минералов и звёзд перерытый ларец
Им наскучил давно. Как лицо без лица,
Их измучил в лицо им глядящий конец…
Тем самым она оказалась почти никому не нужна в самой России и в советское, и в постсоветское постмодернистское безгеройное ироничное время. Как ни парадоксально, именно нынешнее неприятие всего происходящего лишь добавило и героизма, и протестности в её стихи: «Что такое наш нынешний культурный „истеблишмент“ я плохо представляю. Кажется, он пёстрый и не совпадает с прежним „андеграундом“. Одна из партий андеграунда – пародийно-абсурдистская – явно занимает теперь командные места, это они теперь наши big boys, при этом мирно уживающиеся и с прежними большими людьми, и с новым поколением авторов… Искусство – „актуальное искусство“ – уже давно и не создает образов, а разрушает их, и часто самым немудрёным, физическим образом, поджигая, рубя, уродуя разнообразные вещи на глазах зрителя (акция, перформанс) или выставляя уже изуродованные и разрушенные (инсталляция). Творческая акция понимается как по преимуществу – или исключительно – разрушительная акция. „Мифическое“, „мистическое“, а заодно с ними часто и „метафизическое“ в современном культурном контексте могут прозвучать лишь в резко отрицательных рецензиях и быть не только эстетическим, но и политическим приговором». С этими её мыслями я целиком и полностью согласен. Ольга Седакова с её метафизическим мышлением, с её поисками мифа и духа в поэзии кажется нынче чужой во всех поэтических лагерях. Она и в эстетике своей, в форме своего стиха ищет героизм метафизический, ищет нечто высшее, чем сами слова. С другой стороны, её высшая мечта: сбросить оболочку слов, чтобы предметы и вещи, растения и деревья, земля и её почва сами заговорили её словами: «…и вновь требуется более прямое, исчезающее перед предметом слово. Такого слова, собственно, мне всегда и хотелось». Уйти совсем в природу ей мешает то, что выше природы – её вера, её мужественное христианство. Мужественное не только перед той или иной властью, мужественное перед силой и красотой стиха, перед эстетикой, перед звуковым рядом. Ибо никогда для неё стих не остается просто стихом. Над ним, также как над ней, всегда есть небо, есть Бог.
А кто решил, что он один,
Тот не знает ничего.
Он сам себе не господин —
И довольно про него.
От нашего русского анархизма и безверия Ольга Седакова и устремилась и душой, и стихами иными в другие края. Даже в своём европеизме она ищет не житейского благополучия, и даже не освоения мировой поэзии, иных эстетик, иных возможностей стиха, а островки личностного озарения верой и благочестием. Будь она мужчиной и родилась бы в средневековой Европе, она стала бы странствующим рыцарем. В России она была бы староверкой и сожгла бы себя на костре вместе с сотнями приверженцев протопопа Аввакума. Её поиски равновесия между духом и мифом, которые она ведёт в своей поэзии, опираясь и на великого Данте, и на католика Клоделя, и на хорошо знакомого в России Рильке, с неизбежностью оказываются чересчур русскими. Отрицая весь нынешний цинизм, эпатаж и пошлость, Ольга Седакова в результате оказалась истинным консерватором былых русских традиций.
Всегда есть шаг, всегда есть ход, всегда есть путь.
Да не сдадимся низким целям.
Так реки, падая, твердят ущельям:
Всегда есть шаг,
Всегда есть ход, всегда есть путь…
«Эти озарения, обращения, погружение во внутреннее, полумистика-полуметафизика, очарование сновидением и Зазеркальем (то, что можно узнать в зрительном ряду фильмов Тарковского) с позиции нынешнего, конкретного церковного благочестия покажутся эстетической религиозностью, слабой тенью гностицизма, если не прелестью. Что же до „тоски по мировой культуре“ – а она и была тем тайным теплом, которое согревало бездомное, безродное существование наших 70-х – об этом и говорить теперь неприлично… Но именно там родина моих сочинений, родина души, если угодно. Кстати, само слово – душа – забытое уже несколькими поколениями, явилось тогда так, как будто никто его прежде не произносил…»
Оно одно – обширная, ничья.
Единственная родина. Края
В которых кроме края, ничего.
Когда-нибудь другое существо
Возьмёт его и вспомнит обо мне,
Как будто я давно уже вовне
Или не то, что здесь передо мной
Стоит, пренасыщаясь глубиной.
Мы с ней из одной родины, из одного времени, из одного замолчанного поколения, хоть и шли разными путями. Ольга Александровна Седакова родилась 26 декабря 1949 года в Москве, в семье военных. Закончила филологический факультет МГУ. Училась у Мамардашвили философии, у Аверинцева – эстетике, у Пятигорского – индуизму. Сразу после окончания университета поступила в аспирантуру, защитила кандидатскую диссертацию в 1983 году. Писать стихи начала рано, года в четыре, но долгое время никому их не показывала. Таилась. Впрочем, в литературную студию при Дворце пионеров (так-же как и я в свое время в Петрозаводске) ходила. Очень рано познакомилась и влюбилась в поэзию Серебряного века. Впрочем, кумиров у неё среди поэтов серебряной плеяды не было. По-настоящему, и в этом я согласен с Сергеем Аверинцевым, Ольга Седакова увлеклась лишь поэзией Николая Заболоцкого, по сути, во многом повторяя его судьбу.
