Во время отпуска, когда императорская чета находилась в Дармштадте, княгиня Орбелиани, которая сопровождала ее, вдруг серьезно заболела.
Тогда Александра и осознала, какую глубокую дружбу питала она к своей фрейлине. Болезнь Сони не на шутку ее встревожила, она заботливо ухаживала за ней, сидела подолгу у ее изголовья и решительно отказывалась принимать участие вместе с другими приглашенными в вечеринках и прочих развлечениях, предусмотренных программой пребывания.
Княгиня Орбелиани, чья придворная карьера, по существу, только начиналась, была обречена. Болезнь позвоночника приковывала ее навечно к постели.
Медики были вынуждены сказать императрице правду, — ее протеже не сможет вести нормальную жизнь.
Она прожила еще девять лет, и все эти долгие годы испытаний Александра делала все, что могла, чтобы облегчить страдания этой молодой девушки, всячески утешала ее, умоляла не терять надежду, не отчаиваться, набираться мужества и жить, жить!
Когда она убедилась, что, вне всякого сомнения, смерть скоро наступит, она стала приобщать неизлечимо больную подругу к мысли об утешении в вере, об уповании на Госпо- да. Как только начинался очередной приступ болезни, императрица оказывалась непременно рядом со страдалицей, и такое порой случалось по несколько раз за день. Она потребовала сконструировать для нее инвалидную коляску и специальные ортопедические протезы, чтобы она могла при случае принимать участие в жизни двора.
А ее биографы, тем не менее, беззастенчиво утверждают, что императрица была воплощением безразличия, холодной как лед...
Не вызывает сомнения, что это была настоящая дружба, дружба высшей духовной пробы, которая была прервана смертью. Нужно подчеркнуть, что Александра высоко ценила дружбу, хотела создать вокруг себя кружок друзей по своему выбору, которые имели бы если и не самые высокие ус** тремления, то хотя бы не столь приземленные, как у ее обычного окружения.
И вот, когда место освободилось, его тут же заняла Анна Вырубова (урожденная Танеева), которая стала просто незаменимой для царицы.
Мы не станем здесь защищать эту несчастную, добрую, искреннюю особу от обвинений тех, кто ревновали ее к царице, с которой она поддерживала очень близкие отношения. До трагического конца династии, она проявляла к ней самые уважительные чувства и не раз пыталась спасти всех этих мучеников во время пленения тех в Тобольске, а потом и в Екатеринбурге.
Анна Вырубова не имела никакого отношения к приглашению Распутина в царский дворец. Его туда привела великая княгиня Милица, которая тем самым хотела оказать помощь пришедшей в отчаяние императрице. Ее преданность «старцу», как и безоговорочная преданность государю и государыне, не могут не вызывать у нас симпатий. Говорят, что она была не очень умной и не обладала никаким шармом! Ну как можно принимать на веру такие высказывания, если и во всех прочих, имевших отношение к ней, нет ни капли объективности?
...И вот когда, наконец, Александра, ободренная обещаниями отца Григория, познала определенный покой семейного очага, санкт-петербургские языки еще больше развязались, стали раздаваться грязные догадки, появились предположения о сексуальных извращениях. Эту несчастную женщину даже обвиняли в преступной любовной связи с Анной, ее подругой. Говорили, что якобы и сам император был в нее влюблен...
...Куда же приведет дорожка общество, которое в своей роскоши, увешанное драгоценностями со своими лакеями, склоняющимися перед ним в три погибели, не удовлетворенное до конца жестокой своей эксплуатацией народа, позволяющее себе любые дорогостоящие капризы за счет бедняков, развлекалось бедами своей государыни и пыталось очернить эту чистую царицу, несущую свой тяжкий материнский крест? Все это, видимо, делалось для того, чтобы самому подняться из грязи... той самой золоченой грязи, которую освещали яркие огни их прекрасных салонов, и при этом свете была так хорошо видна вся ложь их притворных, якобы изысканных манер.
Кто же в таком случае подготовил русскую трагедию уже разложившегося до Николая II режима, если не это высшее общество, представители которого имели трусливую наглость приписывать все свои пороки невинным самодержцам?
Распутин жил в самом центре столицы, и поэтому можно было легко его найти, чтобы при необходимости, при новом приступе болезни цесаревича, немедленно вызвать его в Царское Село.
Очень скоро «старец» оказался в самом центре внимания общества, о чем он даже и сам не подозревал, и к нему поступали приглашения в самые аристократические салоны. В городе только и было разговоров о его чудесных исцелениях и его странном и могучем благочестии, которое никак не укладывалось в рамки церковных уложений.
Он упивался своей силой, этот, несомненно, большой мистик с грубой душой, и его наивность была сродни легко объяснимому тщеславию. Он жил своей глубокой сокровенной религиозной жизнью, погруженный в молитвы, чтил всех святых в святцах и прежде всего, конечно, Бога — Отца. Его л и вина в том, что его религиозный высокого нацдла пыл вызывал у него похоть примитивного мужика? Он искренне желал быть аскетом, вести простую, строгую и суровую жизнь, избегать всех соблазнов грешной плоти...
Но повседневная его жизнь призывала к другому, совершенно противоположному, отдающие мишурой, показушные предложения, весьма сомнительное усердие многих были любы его сердцу, они волновали его щедрую от природы жадную до любви натуру.
Самые известные дамы из высшего общества наперебой оспаривали друг у друга право пригласить его в свой салон или получить от него столь желанное приглашение на его знаменитые чаепития, на которые по несколько раз на неделе приходили самые выдающиеся адепты.
Чего только не говорили о его влиянии на политику России! Но он как раз от этого отказывался. Ни одна из существующих партий не вызывала у него доверия. К тому же этот «старец» им мешал. На самом деле все эти революционеры, которые повсюду верещали о своем намерении все уничтожить, разорить, что могли они дать позитивного для мужика, чем улучшить его благосостояние? Григорий Ефимович гордился тем, что он — простой мужик, и старался оградить себя от различных компрометирующих его восхвалений. Д ля него, как и для любого русского крестьянина, важнее всего Бог и царь. А теперь его принимали в императорском дворце как какого-то князя... К тому же он полюбил, как родного сына, этого больного ребенка, цесаревича, который смотрел на него своими умоляющими о помощи глазками. Он теперь вел борьбу со смертью, которая грозилась забрать с собой мальчика. И с этой целью он удваивал свои силы, свое могущество.
