Довольно равнодушно взял в руки этот том Шарль Перро, хотя, можно сказать, этот диалог ставил точку в старом споре. Ибо приведенные Шарлем Перро факты окончательно показывали несостоятельность тезиса Буало о том, что античный мир воплощал высшую гармонию природы и культуры и служил идеальным зеркалом современной цивилизации.
Рассматривая достижения современной ему науки, Шарль Перро показывал, какая пропасть отделяет эти два мира.
Вот что, например, он писал о римском писателе и ученом-энциклопедисте Марке Теренции Варроне, которого столь восхваляли «древние»:
«Скажите, пожалуйста, что собой представляли познания этого римлянина по сравнению с познаниями наших ученых? Подумайте о том, что он вряд ли проникал мыслью сквозь тьму грядущего тысячелетия, что ему не была известна и сотая часть земного шара и что нет почти ни одного искусства и ни одной науки, границы которых не были в его время в десять раз более узкими, чем теперь. Правда, Варрон знал все, что можно было знать, как о том согласно свидетельствуют древние, но разве сравнимо то, что можно было знать в его время, с тем, что известно в наши дни, когда за семнадцать с лишним веков, прошедших с тех пор, накопилось столько предметов изучения, разъяснено столько темных и прежде неведомых явлений, сделано столько новых открытий во всех частях света, а равно в науках и искусствах? Подумайте хорошенько об этом и судите сами, как велика ваша пристрастность в отношении к древним».
Страницей ниже Перро писал:
«…Я признаю великую заслугу древних, которые были изобретателями искусств. Как таковые, они достойны всяческих похвал и бесконечного уважения. Изобретатели, как сказал Платон, или мог бы сказать, потому что это в его стиле, занимают среднее место между богами и людьми и часто даже причислялись к богам за то, что изобретали чрезвычайно полезные вещи… А если бы мы захотели поближе рассмотреть эти первые (вещи)… то увидели бы, что те, кто их создал, в сущности, не были их изобретателями, а научились архитектуре у различных животных, например, у бобров, чьи постройки в тысячу раз прочнее и искуснее, чем первые жилища людей, и что ореховая скорлупа, плывущая по воде, быть может, послужила образцом для первой лодки. Точно так же обстоит дело и с ткачеством, в котором люди были учениками паука, и с охотой, всем хитростям которой научили их волки и лисы, причем прошло очень много времени, прежде чем люди стали так же умело, как они, гнать зверя. Из этого видно, что честь первого изобретения не так велика, как обычно думают…»
«„Спор о древних и новых“, — пишет В. Я. Бахмутский в предисловии к русскому переводу книги „Спор о древних и новых“, — это рубеж, отделяющий семнадцатый век от восемнадцатого, и одновременно мост, их связующий… История развития европейской культуры нам обычно представляется не непрерывной, а прерывистой: Ренессанс, Классицизм, Просвещение, Романтизм и т. д. Это и неудивительно. Прежде чем появится тот или иной яркий культурный феномен, должно возникнуть „силовое поле“ новой культуры, но процесс его формирования обычно ускользает от нашего взора. „Спор древних и новых“ в этом отношении представляет особый интерес. В нем можно увидеть то, что уловить обычно бывает труднее всего, — как формируется „силовое поле“ новой культуры, культуры XVIII столетия».
Два длинных года — 1697-й и 1698-й — Перро проводил большей частью в суде. Вдова Колля наложила секвестр на предварительный акт на движимое имущество и дома Шарля Перро. Секвестр этот мог быть снят только после судебного рассмотрения преступления его младшего сына.
Кабар де Виллерон в письме к Мишелю Бегону признавал, что Шарль Перро стоит перед серьезной юридической проблемой. Из-за этого он вынужден был даже задержать завершение 2-го тома «Замечательных людей Франции».
Рукопись, почти готовая к изданию, лежала на столе академика, а рядом с ней — большая стопка прекрасных гравюр из коллекции Мишеля Бегона. С каким увлечением он работал над этой книгой!.. Но вот на время все замерло.
По-настоящему его интересовало только то, что касалось дела его сына Пьера. Так, он посетил своего друга канцлера Академии Бюшера, чтобы обсудить с ним с глазу на глаз вопрос об освобождении его сына от наказания.
Бывший министр юстиции тепло принял старого друга и внимательно выслушал подробности дела, в котором обещал помочь. Однако только в ноябре Бюшер добился освобождения Пьера. А 9 ноября вдова Колля наконец согласилась на компромисс и подписала составленный Шарлем Перро еще 4 апреля прошлого года документ, от которого все время отказывалась.
* * *
Между тем «Сказки матушки Гусыни» были переизданы в Голландии. Готовилось их издание в Германии. Благодаря этой книге мода на сказки во Франции выросла до неимоверных размеров. В 1698 году выходят сразу несколько сборников: «Новые сказки во вкусе феи» графини Мари Катрин де Онуа, «Новые сказки фей» графини де Мюра, «Тирания разрушения фей» графини де Оне, «Феи, сказки сказок» мадемуазель де ла Форс, «Мои сказки» аббата де Прешак. Как пишет русский исследователь творчества Шарля Перро Николай Андреев, сборник Перро «послужил как бы сигналом к выступлению целой группы „сказочников“. Правда, у всех этих „сказочников“ линия несколько другая, чем у Перро».
У графини де Онуа, сказки которой — в частности, такие как «Красавица золотые кудри», «Лесная лань», «Голубая птица» — приобрели особенную популярность, четко проявляется тяготение к салонному стилю и превращению довольно примитивных в основе своей сказок в сложные литературные повести; таков же характер рассказов графини де Мюра и мадемуазель де ла Форс. От подлинных сказок у двух последних авторов нередко остаются лишь отдельные мотивы, своеобразно использованные и переплетенные; в значительной степени они опираются на литературные источники.
Графиня де Оне, со своей стороны, стремится придать своим сказкам своеобразный педагогический характер: фантастику сказок она растолковывает рационалистически, объясняя все «чудеса» могуществом человеческого разума, проникающего в самые глубокие тайны природы.
Наконец аббат де Прешак вносит в свое изложение некоторые ноты сатиры и скептицизма по отношению к самому сказочному материалу.
На фоне всех этих салонных сказок народные сказки отца и сына Перро выделялись своей простотой, чистотой и законченностью. Правда, их оценят не скоро: в течение всего XVIII века графиня де Онуа будет считаться лучшей сказочницей Франции, и лишь затем сказки Шарля и Пьера Перро потеснят, а затем и затмят ее славу.
