Ознакомительная версия.
Леонид Ильич не жалел себя, много курил, и врачи не могли ничего с ним поделать, он их не слушал…
К сожалению, все, и в Кремле, и на местах, замыкалось практически на одном человеке. Конечно, функционировал огромный аппарат, но без Брежнева не принималось ни одного более или менее важного решения.
«На моих глазах генсек не деградировал, а изнашивался»
– Выходит, он старел, деградировал на твоих глазах?
– Нет, не деградировал, он изнашивался. Однажды сижу дома, времени 11 вечера, звонит генеральный директор ТАСС Леонид Митрофанович Замятин: «А почему ты дома?» – говорит он. «А где я должен быть?» – спрашиваю. – «Как где, хозяин на работе, а ты дома». Я пошутил, хотя такие шутки тогда особенно не ценились: «У хозяина большая страна, понадоблюсь – вызовет».
Недавно меня поразила одна газетная публикация о знаменитом в свое время фотохроникере жизни первых советских вождей, трибунов революции, умершем в нищете, всеми забытом. Хоронить его никто не пришел, а жэковские работники, оприходовавшие ставшую бесхозной жилплощадь, выбросили на помойку нехитрый стариковский хлам. И никто не обратил внимания на коробки и ящики с какими-то кассетами, пластинами, пленками, механизмами. Когда хватились, кто был владельцем однокомнатки, то поняли: на подмосковную свалку, а значит, и на свалку истории выброшены уникальные свидетельства первых десятилетий советской власти, в том числе изображения только что умершего в Горках Ленина, еще «неозверевшего» Сталина и только что вернувшегося после подавления тамбовского крестьянского мятежа Тухачевского…
И я подумал: каково будущее архива Владимира Мусаэльяна, свидетеля потаенного, скрытого? А будут ли кремлевские тайны того времени интересны через двадцать или пятьдесят лет? Будут ли изучаться по событиям, датам, именам, фотоснимкам судьбы и биографии тех, кто правил страной под названием Союз Советских Социалистических Республик?
– Ты был личным фотографом Брежнева 14 лет! Почти все годы его правления прошли на твоих глазах. Любопытно, сколько кадров из его жизни ты запечатлел?
– Ой, трудно сказать… Чемоданы негативов. Уже несколько лет разбираюсь, привожу все в порядок.
– Архив, а ведь это настоящий музей, – твоя собственность?
– Все, что касается лично-семейной съемки Брежнева (тогда это называлось НДП, «не для печати»), – да, моя собственность. А официальные кадры пребывают в анналах ТАСС или Государственного архивного хранилища.
Операция на сердце в обмен на архив?
– Я слышал, Владимир Гургенович, что предприимчивые американцы, узнав о предстоящей тебе операции на сердце, предложили свои услуги в обмен на твои сокровища. Было такое?
– Было, только немного иначе. И впрямь о предполагавшейся операции на сердце узнал мой приятель, живший в Лос-Анджелесе. И вот однажды у меня на работе появляется прилетевший оттуда врач-кардиолог и здесь, в этой комнате, докладывает: «Меня прислал ваш друг Михаил, надо спасать вашу жизнь. Собирайтесь, летим в Америку на шунтирование». Я оторопел, но сказал, не понимая еще, к чему он клонит, что такая операция стоит много денег. Кто будет за меня платить? И гость ошарашил меня прямо-таки «царским подарком»: «Операция вам ничего не будет стоить. Компенсацией будет только ваш архив. Мы сделаем все, чтобы операция прошла успешно». Поблагодарив своего друга за внимание, я отказал визитеру. Архив я оставлю на родине, а операцию мне сделают наши врачи. И впрямь спас меня замечательный хирург, великий мастер своего дела Юрий Владимирович Белов. Ты, кажется, делал с ним интервью. Он блестяще провел шунтирование, и, как видишь, я продолжаю заниматься своим делом, работая все в той же фотохронике ТАСС.
– По-твоему, какая съемка тебе наиболее удалась? Так сказать вершина твоего творчества? Не с Корваланом ли, когда он вырвался от Пиночета? Недаром за слезы на глазах генсека при встрече со спасенным лидером чилийских коммунистов ты получил международную премию «Золотой глаз» – мечту каждого репортера. Что тут скажешь, этот снимок – шедевр психологической съемки…
– Для меня все было уникальным, ведь Леонид Ильич сам по себе был неординарным человеком. А разве съемки на охоте, в плавательном бассейне, в кругу семьи не уникальны?
– Отчасти тебя можно считать папарацци.
– Нет, я не папарацци, ведь я не снимал скрытой камерой, чтобы заработать хорошие деньги. Наоборот, все работы согласовывались с моим героем.
– Ну, хорошо, а Леонид Ильич, пропустив рюмку-другую, не останавливал ли твою работу, дескать, Володя, иди погуляй…
– Пьяным я его никогда не видел. Бывало, что после длительных командировок в другие страны или, пребывая в хорошем настроении, Леонид Ильич предлагал своим соратникам, друзьям немного расслабиться. Ехали, скажем, на дачу. И что же, другие пили, сколько хотели и сколько могли. Но Брежнев никогда никого не осуждал, он понимал, всякое бывает в жизни. Кстати, он был прекрасным тамадой: всех замечал, благодарил, обласкивал, говорил хорошие спичи. Даже если ему в чем-то не нравился человек, присутствующий за столом, он не подавал вида и всегда уважительно с ним прощался.
Брежнев отличал охоту от убийства
– Ты, конечно, знаешь о произошедших совсем недавно событиях, связанных с гибелью вип-охотников. Конечно, жаль погибших в вертолетных авариях приближенных к Кремлю чиновников, но, увы, это случилось, потому что были нарушены законы об охране природы. Легенды гласят, что наши генсеки, будучи на охоте, палили в привязанных к дереву кабанов. Ты-то, наверняка, знаешь, было ли такое? Как вел себя на природе любитель поохотиться Леонид Ильич?
– На моих глазах не было такого никогда. Брежнев считался прекрасным охотником. Другое дело, егеря прикармливали животных в определенных местах, и охотники стреляли по кабанам и лосям, когда они шли или на корм, или уже насытившись. Брежнев никогда не убивал самок, а выбирал махрового самца. Помню охоту в Югославии с Иосипом Броз Тито. Леонид Ильич метко попал в горного марала, но, редкий случай, – видно, пуля не стала смертельной, и, когда к нему подошел егерь, марал был еще жив. Егерь перерезал ему горло. Леонид Ильич осуждающе посмотрел на экзекуцию, оставшись очень недовольным. А потом сказал, что это не охота, а убийство.
Компанию Леониду Ильичу составляли, как правило, старший егерь Василий Щербаков и кто-то из дежурных адъютантов. Иногда на вышку он брал и меня. Вот почему я могу свидетельствовать, что мой шеф превосходно стрелял и разил зверя с первого выстрела, тем самым не обрекал животное на мучения в случае промашки. Охотился он и на лосей, оленей, маралов, которых было в Завидово предостаточно. Любил и утиную охоту, в августе улетая в астраханские плавни. Частыми гостями охотничьих хозяйств были Подгорный, Громыко, Гречко, Черненко, Устинов. Каждому выделялся егерь, и охотники разъезжались на расстояние между вышками от 5 до 20 километров. После охоты за ужином они с удовольствием делились впечатлениями и хвалились своими трофеями.
Ознакомительная версия.
