В самом начале я приходила в ужас, когда мне нужно было что-то написать. Мысли разбегались, и я чувствовала себя совершенно беззащитной, когда пыталась выудить хоть одно слово из океана чувств. Инстинкт подсказал мне, что в дни без занятий стоит разговаривать дома вслух, чтобы слышать себя и ощущать свою душу, чтобы переводить слова и выражения из устной формы в письменную. Было страшно разговаривать вслух в пустой комнате. Но этот процесс тоже придавал мне силы. Я слышала, что другие люди, страдающие дислексией, учились писать подобным образом.
Разговаривая вслух сама с собой, я держала в руках ручку и листок бумаги, чтобы записывать фразы. Часто казалось, что сознание становится быстрой рекой, настолько быстрой, что я могла только сидеть на берегу и созерцать. В конце концов я догадалась включить Национальное общественное радио фоном, чтобы привнести приток окружающей речи в мое сознание и так придать импульс изложению мыслей на бумаге, пока я фокусировалась на предмете обсуждения. Фоновая болтовня радио помогала мне подключаться к уверенному параллельному потоку речи, сконцентрироваться на своих словах и подняться до осознанной фиксации их в письменной форме.
Сегодня мне кажется, что настойчивые порывы научиться излагать мысли на бумаге отвечали внутреннему желанию заставить оба полушария моего мозга, одно из которых отвечает за умение рисовать, а второе – излагать мысли, находиться в равновесии, установить друг с другом контакт и работать сообща. Мне одинаково интересно думать о буквах как о предметах изобразительного искусства и сравнивать картины с информационными документами, наподобие письменных отчетов.
Позднее я применила эти навыки на практике для работы в новой отрасли под названием «графическая фиксация». В конце девяностых годов я начала визуализировать информацию для корпораций. Это была новая сфера деятельности. Я следила за ходом бесед во время корпоративных совещаний и с помощью цветных фломастеров записывала на огромных листах бумаги, прикрепленных к стене, слова, а также визуализировала суть происходящего, пока люди на этих встречах обменивались мнениями и идеями. Графическая фиксация была искусством итерации, и, ей-богу, благодаря Стиву и моему стремлению научиться взаимодействовать с ним я что-то знала об искусстве итерации! Так как большое количество компаний у нас были заинтересованы в специалистах подобного рода, я начала получать предложения о трудоустройстве и опыт. Мне фантастически хорошо платили за то, что я про себя называла «корпоративным граффити». Большинство людей, которые занимались этой работой, пришли из сферы организационного развития, а уже только потом обучились техническим приемам для создания зарисовок, однако мое движение было противоположным: я сначала научилась рисовать, а потом изучила основы организации информации. Я была своего рода Джексоном Поллоком графических иллюстраторов, и я не могла поверить, что мне так хорошо платят за то, что было возмутительно экспериментально и забавно. Определенным группам и компаниям очень нравилось, как я подходила к визуализации информации, и они нанимали меня много раз. Я также делала сводные карты для недельных выездных корпоративных совещаний. Они позволяли мне привносить навыки создания изображений и мифологию, чтобы облечь в форму образы, созданные компанией для себя на ретритах. Много лет спустя группа из Hewlett-Packard, на которую я часто работала, сказала, что я была одним из лучших графических иллюстраторов, сотрудничавших с ними. Я занималась этой деятельностью до волны банкротств интернет-компаний в 2001 году, когда предприниматели из экономии вернулись к более «бюджетным» – и посредственным – методам визуализации.
* * *
Однажды Стив зашел, чтобы взять нас с Лизой на вечеринку в дом его девушки, Тины Редсе. Лиза устроилась у меня на коленях, и Стив повез нас троих на маленьком черном «Порше» в городок Пескадеро, около часа дороги на запад от области залива, через небольшой горный хребет и вниз по побережью. Я получала удовольствие от поездки, когда Стив быстро поворачивал на своей машине с низкой посадкой. На полпути Стив начал говорить, что в Лизе две трети его генов и лишь одна треть моих. Не знаю, повезло ли мне застать его в таком воодушевленном состоянии, или Стив изначально намеревался завести эту замечательную беседу.
Много лет я наблюдала, как люди перестают обращать внимание на Стива, поскольку временами тот вел себя так безобразно, что людям не хватало терпения дождаться, когда это прекратится. Иногда находилась великая душа, которой нравилось дискутировать, и она тратила на него время, чтобы поспорить с ним, посмеяться и задать ему жару за его деньги. Но искусство спорить никогда не было моей сильной стороной, спор надоедал мне, пока я не добиралась до сути того, что он говорил в такие минуты, и тогда я находила его просто возмутительным. Хорошо, сказала я себе тогда, я знаю, что он действительно любит Лизу и восхищается ей так, что с трудом может поверить в то, что она – его, и та его фраза была его нелепым выражением восхищения. Я бесцеремонно ответила: «Да ладно тебе, Стив, в ней столько же тебя, сколько и меня». Он был весел и полон энтузиазма, однако не отступал от своей позиции. Я перестала обращать на него внимание, не желая погружаться в его логику или отступить под давлением его выводов. Если бы я уделила этому внимание, то оскорбилась бы и разозлилась. Он снова делал из меня невидимку с помощью процентов. Бîльшую часть поездки я отмахивалась от его замечаний по поводу генов, как от назойливой мухи, и отвлекалась, массируя ручки Лизы (она обожала массажи) и вдыхая свежий запах калифорнийских мамонтовых деревьев вместе с океанским воздухом, которого становилось все больше. Стоял прекрасный день, мы ехали на вечеринку, и я настраивалась на то, чтобы быть счастливой.
Когда мы приехали, Стив припарковался за триста ярдов от дома, и когда мы вышли из машины, он продолжил развивать свою мысль. До меня дошло, как долго длился этот проклятый разговор. Вполне возможно, что у него было скверно на душе: у меня имелось куда больше влияния в жизни нашего ребенка, учитывая, сколько сил и времени я отдала по сравнению с ним. Поэтому Стив задействовал свой привычный метод, чтобы справляться с чувством неуверенности: перевернул ситуацию с ног на голову с помощью утверждений о своих доминантных генах. Для него было типично выдвинуть идею и рассчитывать, что она приживется в моем горестном осознании бесправия. На деле же Стиву не нужно было волноваться, ведь как только они с Лизой обрели друг друга, она жила в его сознательном и бессознательном в такой же степени, как в моем. Ее можно было сравнить с губкой: она вбирала в себя лучшее от нас двоих, поскольку являлась результатом взаимодействия нас обоих. Он просто не понимал законы функционирования любви и, думаю, мыслил в примитивных категориях типа владения контрольным пакетом акций.
