София, Макс и Эрнст теперь в третий раз сражались за то, чтобы построить свою жизнь заново. Максу все еще принадлежал Артштеттен, но Лёллинг и Радмер были конфискованы нацистами; после поражения Гитлера новое правительство Австрии объявило, что конфискует бывшее немецкое имущество в качестве компенсации за войну. После судебного разбирательства Лёллинг наконец перешел обратно к Максу, но борьба за Радмер оказалась более сложной. Желая увидеть, что же сталось с поместьем, Эрнст предпринял трудное путешествие на поезде, на машине и пешком, только чтобы увидеть, что дом пуст и заброшен. Теперь поместье находилось в ведении Австрийского федерального департамента лесного хозяйства, и он был вовсе не склонен расставаться с тем, что считал бывшей нацистской собственностью. Состоялся еще один судебный процесс, и Эрнста наконец признали в качестве законного владельца. Макс и Эрнст передали бездомной Софии и ее семье замок Гейрегг под Айзенэрцем.
Десятилетия перенесенных трагедий связали троих детей еще теснее. Пройдя через убийства, войну, лишение свободы и революции, София, Макс и Эрнст были полны решимости провести оставшиеся годы, не живя в прошлом, но с оптимизмом смотря в настоящее. Макс, всегда дорожащий своими воспоминаниями, как рассказывал его сын Альбрехт, «рассказывал нам очень немного о том времени, которое он провел вместе со своими родителями. Мне кажется, что он не очень любил вспоминать о прошлом». Все трое, как и их дети, говорила внучка Макса, принцесса София, всегда поддерживали «очень, очень сильные семейные связи». А в их взаимоотношениях всегда присутствовало «очень сильное чувство юмора», что, несомненно, помогло Софии, Максу и Эрнсту постепенно преодолеть ужасы утрат и гонений. Семейные праздники троих детей Франца Фердинанда и Софии всегда проходили очень шумно и весело и перемежались счастливыми воспоминаниями и громким исполнением народных венских песен.
Но годы жестокого заключения у нацистов, несомненно, продолжали звучать в их душах набатом. 2 апреля 1948 г. Макс и Эрнст вернулись в Дахау для участия в траурной панихиде по жертвам лагеря; у каждого из них были в душе невидимые шрамы и физические последствия тех лет. Эрнст дольше пробыл в лагерях и так и не оправился от жестокого принудительного труда, голода и болезней. У него, как и у его матери, в сорок лет начались серьезные проблемы с сердцем, и тогда было очень немного докторов, кто мог помочь ему. И все же, когда он умер, это было очень неожиданно для всех. 4 марта 1954 г. он отправился в Грац, чтобы поговорить о Радмере с местными властями. Горничная отеля Steierhof нашла его на следующее утро мертвым в своей постели: Эрнст скончался от сердечного приступа в середине ночи, в возрасте сорока девяти лет. Макс и его сын Георг доставили его тело в Артштеттен и после небольшой траурной церемонии похоронили в семейном склепе родителей.
Макс за время своего более короткого заключения в Дахау пострадал меньше брата. В 1950 г. горожане Артштеттена избрали его мэром, и он занимал этот пост в течение следующих десяти лет. Он жил спокойной жизнью, и замок его отца продолжал сиять белизной над Дунаем. Но в декабре 1961 г., когда вся семья собралась в Артштеттене отпраздновать Рождество, он был уже серьезно болен — накопившаяся усталость и болезнь сердца, как у его матери и брата. Две недели спустя он схватился за грудь и упал; хотя его сын Петр сразу же помчался с ним на машине в больницу Вены — оказалось слишком поздно. 8 января 1962 г. Макс умер от сердечного приступа в возрасте пятидесяти девяти лет.
Похороны Эрнста прошли скромно, в соответствии с той тихой и достойной жизнью, которую он прожил. Смерть герцога Макса Гогенберга вызвала широкий отклик, его превозносили как последний символ ушедшей эпохи, человека, чьи страдания олицетворяли собой зло войны. Как писала одна из газет: София, Макс и Эрнст «имели все основания, чтобы обратиться против Императорского дома. Но они отказались это делать. Они всегда оставались верноподданными гражданами республики. Но они же напоминали нам и о Габсбургах. Этому человеку (имеется ввиду Макс Гогенберг. — Прим. ред.) не разрешили считать себя Габсбургом, но он доказал, что стоит больше, чем любой из чистокровных Габсбургов».
Похороны Макса в Артштеттене были запоминающимися и полностью соответствующими ритуалу. Эрцгерцогу Отто было запрещено появляться в Австрии, и он не мог присутствовать на похоронах: вместо себя он прислал внука Франца Иосифа эрцгерцога Хуберта Сальватора. Прибыли королевские родственники из Лихтенштейна и Люксембурга, а также представители старых аристократических фамилий империи. Чиновники и политики из Вены присоединились к тысячам простых людей, пришедших в Артштеттен, чтобы выразить свое почтение. Среди них была и группа бывших заключенных фашистских концлагерей, которые молча шли за его гробом. В церкви Артштеттена было так тесно, что тысячи скорбящих просто стояли снаружи за стенами, слыша только негромкие звуки органной музыки; шел дождь, но никто не уходил. Когда исполнили старый австрийский императорский гимн, зазвонили колокола; егеря из Радмера и рыцари ордена Золотого руна вынесли гроб из церкви, пронесли вдоль террасы и спустились в склеп, где Макс присоединился к своим родителям и брату.
Теперь осталась только София. Она родилась в эпоху империи, видела золотую осень великих династий Европы, прежде чем случилась трагедия. Она провела детство в великолепном дворце в стиле барокко, среди красивых мундиров офицеров почетного караула. Она видела убийства, войны, революции, падение императорских фамилий перед новой эпохой Гитлера и коммунизма, появление океанских лайнеров и самолетов, граммофонов и телевизоров. Она похоронила родителей, двоих братьев и двоих своих детей, а в 1973 г. и мужа. Она тихо провела свои последние дни в Австрии, встречая внуков в комнатах, наполненных дыханием и образами начала века.
София дожила до того момента, когда актеры воплощали образы ее родителей в кино, и видела непрекращающиеся потоки книг, в которых ее отец изображался брутальным реакционером, а мать — коварной авантюристкой. Но с неизменным изяществом и достоинством она всегда находила время, чтобы переговорить с любым из писателей. «Я должна защищать его память, — скажет она о своем отце, когда родственники начинали протестовать против этого. — Уже не осталось никого, кто мог бы сделать это». В 1981 г. София предприняла ностальгическое путешествие в прошлое, посетив Конопишт впервые за последние шестьдесят лет. Путешествуя со своими внуками по залам, где она когда-то росла и играла, пожилая женщина молчала, но иногда начинала улыбаться, показывала им те или иные памятные места и предметы и рассказывала о своей жизни, проходившей в стенах замка. 27 октября 1990 г. она умерла в возрасте восьмидесяти девяти лет и была похоронена рядом с мужем в фамильной крипте ее зятя, барона Эрнста Гуденуса в Вайцберге, в окрестностях Таннхаузена. После семидесяти шести лет она воссоединилась со своей семьей.
