Ах ты сударь наш дударь…
После отъезда Фёдора Васильевича мы поставили ещё пару спектаклей — «Чужого ребёнка» и «Сердца четырёх».
Кремлёв не бросил сцены и добросовестно работал с нами — но всё как-то потускнело, посерело, не было прежнего вдохновения, прежней увлечённости… И даже спектакли стали приниматься хуже — уже не было таких оваций, к которым мы привыкли. И скучно было, и тоскливо, и время тянулось нескончаемыми неделями, от бани до бани.
Баня в лагере — не только полезное, но и приятное, деятельное событие. Генеральная уборка барака под руководством дневальной, с вытряской на морозце одеял и матрасов. Вся эта «некаждодневная» работа уже как-то возбуждает, подстёгивает. А сама баня — какое удовольствие!.. Даже когда тебе на «всё-про-всё» полагается две шайки горячей воды и кусочек коричневого, с голубыми прожилками, «хозяйственного» мыла… А кроме всего, она помогает вести отсчет времени! Ведь всего 52 бани — и год долой!
Но тут-то и случилось со мной трагикомическое происшествие, которое сначала даже развлекло меня, хотя и обернулось не весьма приятными последствиями.
На Швейпроме ждали какое-то высокое начальство. Во все лагеря оно наезжает время от времени — так же, как на воле в свои вотчины выезжает «обкомовское начальство».
Приходит Володька — начальник нашего раскройного, и говорит: — Ну, придется тебе на пару деньков запрячься в работу! Дудар пожелал, чтобы у него в кабинете висели схемы всех конвейеров, с указанием операций и отведённого на них времени.
— Ого! — восклицаю я.
— Вот именно «ого»! — повторяет Володька. Всё должно быть готово к послезавтра. Сейчас принесу тебе картон, а ты валяй в плановый — бери у них списки операций и время, да поживей — одна нога здесь, другая там!
Легко сказать! На фабрике шесть цехов, не считая закройного и инвалидного. В каждом, примерно по восемь конвейеров, и почти на всех идёт разная продукция. И надо не только вычертить схему прямоугольничками, изображающими моторы в рамках каждого конвейера, но ещё и писанины уйма.
Но — приказ есть приказ, и спорить с ним так же бесполезно, как и на войне!
Взяла я в плановом все данные, засела за работу на весь день и на всю ночь. Обедом и ужином Володя с Эммой кормили! И во вторую ночь только чуточку прикорнула тут же в нашем «кабинете». К указанному сроку — через два дня — дело подвигалось к концу.
Незадолго до конца смены распахивается дверь в наш «кабинет» (он же и моя «чертёжная»), и вваливается наш дородный и мощный начальник лагеря с целой свитой всякого лагерного начальства помельче. Володька с порога лихо командует: — Внимание!
Это означает: — начальство идет, встать!
Я, конечно, встаю. Вокруг меня на столах разложены готовые или ещё подсыхающие схемы. Дудар сопит, рассматривает, видимо доволен.
— Ну, как работа? Кончаете?
— Да, скоро кончаю, гражданин начальник.
— А второй экземпляр?
Я (с удивлением): — Какой второй экземпляр?
Дудар (с раздражением): — Обыкновенный второй экземпляр!! Я велел — в ДВУХ ЭКЗЕМПЛЯРАХ!!!
Володька делает мне с пороге отчаянные глаза, прижимает палец ко рту. Он-то хорошо знает, что лучшая тактика с начальством, если оно гневается — молчать. Увы! — я так и не научилась этой тактике ни в лагере, ни в жизни.
— Второго экземпляра я не делала.
— Как это не делала?! — уже во всю силу легких гремит Дудар.
— Мне мой начальник про второй экземпляр ничего не говорил, да и времени… — я хотела объяснить, что и времени на второй экземпляр всё равно не хватило бы. Но… объяснять ничего уже не пришлось!
В бешенстве, толстый, как бегемот, Дудар топает ногами, брызжет слюной, орёт не то что на весь цех — в других корпусах наверно слышно!
— МОЙ начальник! Га!.. МОЙ НАЧАЛЬНИК! Я вам покажу, кто здесь начальник… Я ваш начальник!.. Я!!
Я пячусь назад, насколько пускает стол, а он лезет прямо на меня: — МОЙ начальник!.. МОЙ начальник!!
Других слов он не находит, да и эти застревают у него в глотке, лицо багровеет, глаза выкатываются… Наконец, он резко поворачивается, сметает Володьку с порога, выскакивает в дверь, грохочет сапогами по железной лестнице, продолжая по дороге орать: — Я вам покажу, КТО здесь начальник!.. На общие работы!!
Перепуганная свита, молча теснясь в дверях, сыплется следом. Последним бежит Володька, прошипев мне на ходу с ненавистью: — Дуррра!
Ах, как он был прав! Конечно, никакого второго экземпляра я сделать и не могла бы — только-только кончила первый, как понаехали «высокие гости». Но промолчи я, или ответь Дудару: — «Делаю!» — и всё бы обошлось отлично. На чёрта ему сдался второй экземпляр?!
Володя надеялся, что и так обойдется, забудется. Ну, а вспомнит — так мы ему потом сделаем хоть второй, хоть третий, хоть десятый экземпляр! Пусть хоть весь свой кабинет обклеивает!.. Жалко нам, что ли?!
Но не прошло и двух дней, как на доске объявлений появился приказ: «…Чертёжницу Фёдорову снять на общие работы, подыскав замену».
Эти два последние слова снова вселяли надежду: где им найти замену? Всех «58-х» мы знали наперечёт, и среди них не было ни одного чертёжника. Ну, а среди бытовиков и уркачей — и подавно. Однако, через несколько дней Дудар вызывает Володю и интересуется: — Найден ли заместитель Фёдоровой?
Володя старался, как мог: и заместителя нет, и вина-то целиком его, и Фёдорова не только чертёжник, но и лекальщица, а лекальщиков тоже нет… Всё, как об стенку горох!
— Пусть немедленно обучит кого-нибудь из бытовиков — довольно с меня этих полит-заср…! — было последнее слово Дудара.
Интересно, что буквально за неделю до этого происшествия, в приказе же — а он любил по всякому поводу издавать приказы, которые неизменно вывешивались на доске у проходной — за его личной подписью, была объявлена благодарность активистам клуба за постановку «Чужого ребёнка», а Кремлёву и Фёдоровой — особо!.. Но, очевидно, самолюбие начальника оказалось сильнее тщеславия мецената!..
Итак, у меня появилась ученица. Хорошенькая урочка — Лизочка, одевавшаяся по любимой уркаганской моде под «бэби» — в мини-платьице (были такие уже в те далёкие времена), с большим бантом в волосах. Почему она появилась у нас на Швейпроме — непонятно, вероятно, по ошибке. Возможно, «руководящие» работники вышестоящего УРЧ — Учетно-распределительной части — спутали понятия «мамок» с «малолетками», и отправили на Швейпром, потому, что у нас имелась колонна «мамок». Она нигде не работала, а просто шаталась по всему лагерю, «приписанная» к какой-то бригаде.
