за независимость и неординарность. В один из теплых июньских вечеров 1923 года, когда летел по улочкам тополиный пух, скрепили тут кружкой пива свое знакомство Валентин Катаев и Сергей Есенин, представленные друг другу «сыном водопроводчика», курносым поэтом Васей Казиным. Катаев, глядя в голубые глаза Есенина, не стесняясь бестактности, пытал нового знакомца, «какого черта тот спутался со старой американкой». Этот вопрос интересовал тогда всю Москву. И Есенин со слезами клялся, что соединила их с танцовщицей истинная любовь. А в конце ноября, в сумеречную дождливую пору зашли сюда на свою беду четыре поэта – С. Клычков, С. Есенин, П. Орешин, А. Ганин – поболтать о литературных делах за кружечкой пивка. Среди гула пьяных голосов, самым невероятным образом, умудрился услышать их «крамольные» речи ответственный контролер Московского совета производственных объединений М.В. Родкин. Конечно же он был сексотом, так как тут же, словно из-под земли выросли сотрудники милиции, вывели из пивной задержанных поэтов и по ночному Чистопрудному бульвару, сворачивая в переулки, доставили в Малый Козловский, в 47-е отделение милиции. Опросили подвыпивших, составили протокол и в ту же ночь передали его в секретный отдел ГПУ, где на следующий день уже было открыто Дело № 2037 «по обвинению в антисемитской агитации, направленной к возбуждению антисемитской розни», предусматривающее наказание по статье 83 Уголовного Кодекса РСФСР тех лет. К 1938 году ни одного из них, участников банального пьяного дебоша, не останется в живых, никто не умрет своей смертью. Дебош к этому времени уже будет квалифицирован как погром. С этими документами удалось ознакомиться С. Куняеву в годы перестройки… Давно уже был снесен этот скучноватый двухэтажный дом с пивной И.А. Малинникова на первом этаже… Спешат в метро пассажиры… Весело позвякивают трамваи…Но незримый, он отзывается «фантомными болями» воспоминаний…
Тверская, дом 17
Павильон станции метрополитена «Чистые пруды»
Глава 5
«С милицией я ладить не в сноровке…»
Большой Афанасьевский переулок, дом № 30 и Варсонофьевский переулок, дом № 7 связаны с очень важным периодом в жизни Сергея Александровича Есенина, можно сказать, с переломным. 19 октября 1920 года поэт пришел переночевать к своему приятелю-имажинисту Александру Кусикову в Большой Афанасьевский переулок, где тот жил с родителями. Оба поэта были арестованы и отправлены во внутреннюю тюрьму ВЧК. По этому поводу Есенин писал своему другу и наставнику Иванову-Разумнику: «Дорогой Разумник Васильевич! Простите, ради Бога, что не смог Вам ответить на Ваше письмо и открытку. Так неожиданно и глупо вышло. Я уже собирался к 25 окт. выехать, и вдруг пришлось вместо Петербурга очутиться в тюрьме ВЧК. Это меня как-то огорошило, оскорбило, и мне долго пришлось выветриваться». Полковник милиции Э. Хлысталов в книге «13 уголовных дел Сергея Есенина» о деятельности ВЧК тех лет писал: «5 сентября 1918 года Советом Народных Комиссаров было принято постановление, согласно которому расстреливались «все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам». А поскольку в стране отсутствовало уголовное законодательство, правового понятия «контрреволюционной организации», «заговора», «мятежа» не было, то при желании можно было расстрелять кого угодно. Дзержинский набирал в ВЧК бывших уголовников, психопатов, параноиков, откровенных садистов и сексуальных маньяков, большинство из которых коммунистами никогда и не были.<…> В основу деятельности «чрезвычаек» было положено осведомительство». Можно только себе представить, ЧТО УВИДЕЛ И ЧТО ИСПЫТАЛ Сергей Есенин, находясь во внутренней тюрьме ВЧК (Варсанофьевский пер.,7). Расстрелы, к слову, производились непосредственно во дворе тюрьмы. Арест братьев Кусиковых был произведен по доносу. Из материалов дела: «В семье Кусиковых, проживающих по Б. Афанасьевскому пер. (Арбат) в доме № 30, есть один сын по имени Рубен. Он бывший деникинский вольноопределяющийся, служил в деникинской армии в Дикой дивизии, Черкесском полку. В одном из боев с красными войсками был ранен в руку. Теперь был привезен в Москву с партией пленных <…>Так как семья Кусиковых имеет большие связи среди старых партийных работников, сын этот, по хлопотам тов. Аванесова, был освобожден и находится ныне на свободе. Этот тип белогвардейца ненавидит Советскую власть и коммунистов, как и вся их семья<…>»
Сергей Есенин и Александр Кусиков (несколько позже) были освобождены под поручительство Якова Блюмкина, который в то время дружил с имажинистами. В деле имеется еще письмо с просьбой-ходатайством А.В. Луначарского и телефонограмма Замнаркома РКИ Аванесова. На заявлении А. Кусикова следователю ВЧК стоит подпись «ГОТОВЫЙ К УСЛУГАМ А. Кусиков». На это следует обратить внимание! Когда в январе 1922 года при содействии А.В. Луначарского Кусиков вместе с Борисом Пильняком отправился в заграничную командировку, в эмигрантских кругах ему дают кличку «чекист». Кусиков Александр Борисович (Кусикьянц) родился в Армавире, происходил из древнего армянского рода. В творчестве, из всех имажинистов, был ближе всего к Есенину. Автор популярных романсов «Слышен звон бубенцов издалека…», «Обидно, досадно до слез, до мученья…».
Большой Афанасьевский переулок, дом 30
Варсонофьевский переулок, дом 7
Путешествуя по миру с Айседорой Дункан, Есенин встречался с ним в Берлине. В 1924 году Кусиков переселяется в Париж. Скончался в Париже в 1977 году.
Сразу подчеркну, что прототипом «Зойкиной квартиры» в пьесе М.А. Булгакова исследователи творчества писателя считают студию Георгия Якулова на Большой Садовой, в доме № 10, где некоторое время жил и сам Булгаков. А подпольный ресторан Зои Шатовой на седьмом этаже дома № 15 по Никитскому бульвару назван «Зойкиной квартирой» в мемуарах начальника Секретного отдела ВЧК Т.П. Самсонова. Хотя… Дело было громким. Чекисты полагали, что в июне 1921 года раскрыли контрреволюционную организацию, а оказалось – крупную спекуляцию. Но крупную настолько, что спустя десятилетие отметили дату этого раскрытия статьей в журнале. Слово Анатолию Мариенгофу: «На Никитском бульваре в красном каменном доме на седьмом этаже у Зои Петровны Шатовой найдешь не только что николаевскую «белую головку», перцовки и зубровки Петра Смирнова, но и старое бургундское и черный английский ром. Легко взбегаем на нескончаемую лестницу. Звоним условленные три звонка. Отворяется дверь. Смотрю: Есенин пятится.<…> Везет нам последнее время на эти приятные встречи. В коридоре сидят с винтовками красноармейцы. Агенты производят обыск. <…> Делать нечего – остаемся. Зоя Петровна пытается растянуть губы в угодливую улыбку. А растягиваются они в жалкую, испуганную гримасу. Почем-Соль дергает скулами, теребит бородавку и разворачивает один за другим мандаты, каждый величиной с полотняную наволочку. На креслах,
