Вайян-Кутюрье — поэт и журналист, фронтовик, пришедший к коммунистическому движению из окопов первой мировой войны и с первых же дней создания партии ставший одним из самых верных ее сынов, засыпал Ленина вопросами. Партия была молода, она не освободилась от многих слабостей и недостатков прошлых этапов французского рабочего движения, ей предстояло преодолеть множество трудностей. Беседа, естественно, охватила множество самых разных проблем: о задачах партии, о крестьянстве, о революционных традициях, о Великой французской революции XVIII века.
В конце беседы, заключая ее, величайший из всех революционных вождей — Ленин сказал молодому французскому коммунисту: «Хорошенько изучайте Жана Поля Марата».
Этими словами сказано очень многое.
Революционный вождь восемнадцатого столетия, полный непреклонной решимости, бесстрашия, устремленный вперед так, как его запечатлел художник на старинной гравюре, — он протягивает руку с трибуны Конвента к последующим поколениям революционных борцов. Голос его из далекого прошлого доносится и до нашего времени.
Так пришла пора второй, посмертной славы Жана Поля Марата, Друга народа.
* * *
Марат прожил неполный человеческий век. Он был убит вероломно, в своем доме, рукой, направленной политическими врагами, когда ему не минуло ещё пятидесяти лет.
За свою полувековую жизнь и в особенности за последние пять лет этой жизни, пять лет революции, он обрел миллионы друзей и немало врагов.
Марат вошел в историю своей страны, в историю передового человечества со славным именем Друг народа. Это великое имя, почетнее которого трудно найти, не было, конечно, никем декретировано. Марат вступил в революцию, не имея за плечами крыльев славы, подобно, скажем, маркизу Лафайету — «герою Нового Света», в двадцать с небольшим лет ставшему генералом армии американской революции. У него не было и громкой известности Мирабо и его поразительного ораторского дара, приковывавшего к нему внимание страны с первых его выступлений в Генеральных штатах.
Короче говоря, Марату не было подготовлено место в первых рядах революционных деятелей. Он вошел в революцию почти незамеченным и не занимал никаких парадных или даже официальных постов; лишь в последний год своей жизни он стал депутатом Конвента. Единственным оружием Марата было перо. Но он так владел этим оружием, что прошло лишь два-три года, и имя Марата стало одним из самых известных в стране и Европе, самым любимым и чтимым в народе, самым ненавистным для врагов новой Франции. Он стал одним из руководителей партии якобинцев, одним из вождей революции, он стал самим голосом революции.
Воспитанный, как и большинство якобинцев, на идеях Руссо, Марат отнюдь не был слепым последователем знаменитого автора «Общественного договора». Он представлял более позднее поколение, выросшее в ту пору, когда, революционная буря уже почти вплотную надвинулась на Францию. Обогащенный многосторонним жизненным опытом, наблюдениями над общественной жизнью во всех ее социальных разрезах, впечатлениями промышленной революции в Англии, Марат пошел во многом дальше Руссо. Оригинальный социальный мыслитель, Марат при всей противоречивости своих взглядов сумел уже в своих первых социально-политических произведениях («Цепи рабства», «План уголовного законодательства» и др.) прийти к пониманию, хотя, конечно, и неотчетливому, значения общественных противоречий в историческом процессе и к смелым революционным выводам.
Переход к революционной практике был подготовлен для Марата всем его предшествующим идейным развитием. Ученый и теоретик, он стал с первых дней революции народным трибуном, выразителем и защитником интересов народа, непримиримым борцом против сил реакции, против тайных изменников, против колеблющихся и двоедушных. Он был выдающимся мастером революционной тактики. В острых, нередко кончавшихся гильотиной спорах линия, отстаивавшаяся Маратом, обычно наиболее соответствовала интересам революции. Объективно эта линия намечала пути разрешения задач буржуазной революции плебейскими методами. Марат чувствовал и понимал чаяния широких масс народа, понимал их интересы в развертывавшейся великой социальной и политической борьбе; это и придавало силу политической позиции, которую он защищал.
Марат был великим патриотом в том возвышенном и глубоком понимании этого слова, которое объединяло в ту эпоху как нечто неразрывное целое и преданность родине и преданность революции. Лично для себя он не искал в революции ничего: он отдавал целиком, без остатка все свои силы, талант, разум, страсть служению своему народу, своей родине и революции.
Марат был великим гуманистом. Он прожил трудную жизнь — скитальческую, полную лишений, неустроенную. При его талантах, при его знаниях, при его положении — у него было большое имя ученого в Европе — он мог без труда обеспечить себе довольство, богатство, почести, легкую ровную жизнь всеми почитаемого мастера науки. Но он был равнодушен к благам жизни. Его не прельщали ни деньги, ни почести, ни слава.
Великий революционер, он постиг ту жестокую истину, что путь к освобождению народа проходит не через усеянные розами сады, а через суровое поле битв, кровавых сражений. Убежденный в истинности избранного им пути, он стал неуязвим для врагов. Его нельзя было ни подкупить, ни застращать. Он любил жизнь, единственную и неповторимую, которая дарована природой человеку, но он рано понял, что, встав на путь борьбы, ему не избежать вражеских ударов, и смерть его не страшила. Его руки были чисты, он оставался беден и свободен; он никого и ничего не боялся, и он шел своей дорогой, смело говоря, что ему подсказывала совесть, что требовали, по его мнению, интересы народа.
Политические враги Марата при жизни, а затем их духовные потомки постоянно обвиняли Марата в жестокости, кровожадности. Все это черная клевета. Марат был непримирим к врагам, но он был всегда воодушевлен высокими чувствами человечности, благородной заботой о благе человечества; он боролся ради того, чтобы людям жилось лучше.
Уже более ста лет тому назад наш великий Виссарион Белинский замечательно сказал: «Я понял… кровавую любовь Марата к свободе… я начинаю любить человечество по-маратовски». Белинский понял и оценил гуманизм великого французского революционера.
Марат был политическим писателем большого и яркого литературного дарования. Его манере были присущи строгая простота и в то же время, как ни парадоксальным кажется это сочетание, какая-то торжественная патетичность. Его речь была ораторски приподнята; она была всегда взволнованна, эмоциональна; чаще всего она была облечена в форму обращения от первого лица к широкой аудитории слушателей. Марат в совершенстве владел и язвительным сарказмом, и тонкой иронией, и презрительной насмешкой, и гневным прямым обличением. Литературный стиль Друга народа был в равной мере далек и от легкого искрящегося остроумия и изящества письма Камилла Демулена и от нарочито грубого, подделывающегося под псевдонародный лубочный стиль площадного языка «Пер Дюшина» Эбера. Марат писал великолепным французским языком — выразительным, красочным, гибким; его мысль была выражена всегда ясно и точно; его стиль был пластичен, монументален и патетичен. В произведениях Марата их внутреннее содержание и облекающая его форма находились в полном гармоническом соответствии.
