В 1726 году, 21 апреля, сочинение Прокоповича было издано в виде законодательного акта с преамбулой, в которой говорилось, как это было и в 1722 году, что если «явится противник» петровского «Устава о наследовании престола», то наказывать смертной казнью. А такие противники при Екатерине появились; были обнаружены «подметные письма», и выявлены случаи «дерзких речей», суть которых сводилась к тому, что Екатерина — «самозванка». Потому и надлежало принимать меры «контрпропаганды», что и было сделано.
Во-первых, священники обязывались во всех церквах читать после воскресной литургии «Устав» для «ведения всех», а, во-вторых, всем надлежало знать те разъяснения и объяснения, которые содержало произведение Прокоповича, обретавшее ореол монаршего волеизъявления. Учитывая, что Прокопович всегда оглашал не только свои мысли, но и непременно Императора Петра, уместно остановиться на некоторых базовых тезисах из этого, довольно объемного труда[518].
Прокопович подробно, со ссылками на ветхозаветную историю, евангельские тексты и исторические примеры пытается обосновать одну и ту же мысль: о полной, безграничной, абсолютной власти самодержавного правителя. Здесь не место разбирать тенденциозность примеров и текстовые натяжки из Священного Писания, встречаемые в «Правде» не раз. Уместно только подчеркнуть, что для Прокоповича понятия «самодержавие» и власть «неограниченная» являются синонимами.
Примечательно и другое: идеолог Петра Первого везде, в своих проповедях и сочинениях, употребляет выражение «христианский государь» и не говорит о «православном государе». То ли он не понимал специфические особенности служения Православного Царя, то ли нарочито пытался эти особенности затушевать.
Конечно, Прокопович был слишком богословски образован и к тому же служил иереем, чтобы не понимать, что необходимо обозначить источник властной прерогативы Монарха. И он его обозначил, повторив примерно текст, который увидел свет в 1722 году в «Уставе».
«Самодержавный Государь человеческого закона хранить не должен, кольми же паче за преступление закона человеческого не судим есть; заповеди же Божии хранить должен, но за преступления их Самому токмо Богу ответ даст, и от человек судим быть не может»[519]. О неподсудности Правителя Прокопович говорит не раз. Очевидно, слишком сильно было тайное недовольство петровским курсом; аресты, битье батогами, пытки и казни не могли погасить эти разговоры, этот самый «суд от человек», который так ненавистен Прокоповичу, пытавшемуся еще и страхом Страшного Суда запугать современников.
Главнейшая мысль, которая руководила Петром Алексеевичем в 1722 году при издании «Устава» и которая больше всего занимала Прокоповича, — обоснование права Монарха назначать себе наследника по собственному усмотрению. «Дело Царевича Алексея» не давало покоя; оно навсегда запечатлелось в памяти народной как акт святотатственного произвола[520]. Ничего нового в оправдание тут сказать уже было нельзя; все главные аргументы прозвучали за несколько лет до того, когда то самое грязное «дело» раскручивалось, а потом и завершилось убиением сына Петра I и внука Царя Алексея Михайловича.
«Долженство на Царях лежит от Самого Бога возложенное на них», — восклицал Прокопович, — а потому «не грех им во воли своей избирать себе наследника, но и грех есть не избирать»[521]. Прокопович идет в своем изложении проторенным путем, рассматривая подобное в русле частновладетельного права. Раз обычный глава семьи может назначать себе наследника, причем не обязательно старшего сына, но и любого другого, то значит, и Монарх имеет подобное неотъемлемое право.
Просто оторопь берет от столь примитивной, если не сказать, перевернутой «логики» в сочинении одного из самых образованных людей своего времени. Ведь Царь передает наследнику не кобылу, дом или усадьбу; он передает священный долг, обязанность, послушание, ответственность перед Богом, а потому достоинства наследника измеряются далеко не только умом, талантом, деловыми способностями и личной преданностью отцу, но в первую очередь — мерой благочестия. Этим убиенный Царевич Алексей был наделен в достаточной мере, а потому так трудно было изгладить его имя из православной среды, а шире говоря — из памяти народной.
Самая трудная задача, стоявшая и перед Петром I, и перед Феофаном Прокоповичем, обозначить «регламент» избрания наследника, если детей у Монарха не имеется или они представляются ему «недостойными». С этой задачей ни повелитель, ни его преданный клеврет так и не справились. «Регламента» не получилось, потому что и не могло получиться. У Прокоповича в этой связи приведена совершенно невнятная формула. «Но что делать народу, когда Государь умрет, не оставив по себе, ни на словах, ни на письме определенного наследника, ответствуем на сие: народ, понеже волю свою вечно отдал Государю своему, и на его волю весьма себя возложил, и содействовал в том Божие смотрение, то и по смерти Государя своего должен сам его волею управляться. И понеже в таком случае не явно известна народу воля Государя умершего, того ради должен народ всякими правильными догадками испытывать, какова была или могла быть воля государева»[522].
Феофан Прокопович прожил до 1736 года. Что творилось после смерти «державного гения», ему было хорошо известно. Борьба родовых клик, заговоры, перевороты следовали один за одним. Ни наличие «завещания», как было в 1727 году в случае с Екатериной I, ни его отсутствие, как то было после смерти Петра II в январе 1730 года, ничего принципиально не меняло. Народ никакими «правильными догадками» ничего не решал, и решать не мог. Все решала группа лиц, оказавшихся в данный момент у кормила власти при помощи гвардейских полков. С 1725 года по 1730 год, за пять лет, в России сменилось четверо монархов: Петр I, Екатерина I, Петр И, Анна I.
После восшествия на Престол Анны Иоанновны (1693–1740) в феврале 1730 года — племянницы Петра I, хотя была жива дочь Преобразователя Елизавета, Россию постигла страшная напасть: нашествие немцев, та самая «бироновщина», которая навсегда осталась знаком полного презрения власть имущих к России и русским. Все это Прокопович успел лицезреть, и все это возникло в значительной степени благодаря тому произволу, который установился в делах престолонаследия монаршей прихотью, теоретиком которой и являлся Феофан Прокопович.
В переориентации всего национально-государственного строя жизни Петр Первый добился много, но не осуществил главного. Ему не удалось «отменить Русь», и на ее основе учредить исключительно светскую великую империю, хотя формально и зримо она с Петра I и началась. Однако до самого конца монархической власти в России, духовные установки давали о себе знать в разных направлениях политической деятельности Империи: от отмены смертной казни дочерью Петра Императрицей Елизаветой (1709–1761, Императрица с 1741) до вступления России в Первую мировую войну в 1914 году.
