Неторопливая, грациозная, как и в молодости, с осанкой высокородной персоны, медленной, значительной речью, Анна земли русской невольно обращала на себя внимание, заставляла к себе прислушиваться. Охотно, по любой просьбе, читала свои стихи, вызывая истинное преклонение слушателей любого возраста. У нее по-прежнему были чрезвычайно красивые и выразительные кисти рук, движения которых хотелось зарисовывать. На нее вообще хотелось смотреть. И не следует удивляться юным влюбленностям в поэтессу, сопровождавшим ее до конца дней. Врожденный женский магнетизм, отшлифованный умом и талантом, не оставлял равнодушным, невзирая на возраст. Однако частые сравнения с Екатериной Второй Ахматову злили: «Терпеть ее не могу. Вообще не люблю знаменитых женщин. В них есть что-то от плохого театра». Верное наблюдение. Театр Ахматовой спасала «драматургия» — вызывающий искреннее преклонение масштаб ее поэзии.
В Ленинграде Анна Андреевна, тянувшаяся к молодежи, особенно сдружилась с тремя молодыми поэтами: Анатолием Найманом, Иосифом Бродским и Дмитрием Бобышевым. Теперь, в не столь суровое время, одни шли к Ахматовой на поклон со своими стихами, и она выслушивала их и читала им собственные сочинения, другие приходили за советом или чтобы расспросить ее о тех, с кем она общалась в начале века, о тех, кто погиб на войне или в лагерях, то есть о людях, живую связь с которыми она собою являла.
Иосиф Бродский — в то время двадцатиоднолетний фотограф какого-то журнала, приглашенный другом в Комарово, попал в Будку к Ахматовой случайно…
«Однажды, когда мы завтракали на веранде, произошла любопытная беседа. Ахматова вдруг говорит: «Вообще, Иосиф, я не понимаю, что происходит; вам же не могут нравиться мои произведения». Я, конечно, взвился, заверещал, что все наоборот. Но до известной степени, задним числом, она была права. То есть в те первые разы меня в основном привлекало чисто человеческое, а не поэтическое общение. В конце концов, я был нормальный молодой советский человек. «Сероглазый король» был решительно не для меня, как и «перчатка с левой руки». Все эти вирши не представлялись мне шедеврами. Так я думал, пока не наткнулся на другие ее стихи, более поздние. (…) Однажды, когда я вечером возвращался от нее в поезде один, мне припомнились какие-то строчки ее стихов, и внезапно завеса спала. Я осознал, с кем я имею дело.
Мы сразу понравились друг другу; наши беседы были в большей степени болтовней, чем разговорами о поэзии. Ей было за 70; она перенесла уже два инфаркта, и врачи прописали ей пешие прогулки. Она была высока ростом и имела поистине королевскую осанку. Увидев ее, легко было понять, почему Россией управляли в свое время императрицы. У нее был большой кот по имени Глюк, который однажды пропал, и семья, с которой она жила на даче, составляла объявление о потере. Она спросила: «Ну, как вы напишете — «Пропало полтора кота»? И это «полтора кота» стало прозвищем, которым она называла меня, говоря с моими друзьями.
Я всегда привозил ей пластинки с записями классической музыки и начал знакомить ее с американской поэзией — например, показал ей стихи Роберта Фроста. Потом мы с несколькими знакомыми сняли дачу неподалеку, и я проводил там осенние месяцы, так что мы виделись ежедневно. Она часто приглашала нас к обеду — нас было четверо — и называла нас волшебным хором. Когда она умерла, волшебный хор потерял свой купол…»
Ахматова тяжело переживала опалу Бродского, но провидчески ободряла: «А они отличную биографию нашему Полторакота лепят!»
Первую свою дочь Бродский назвал Анной. У него много стихов, посвященных Ахматовой. С поразительной точностью поэт и друг попал в мистическую сердцевину ее кармической судьбы. Изречение «Бог сохраняет все» сопровождало Ахматову до последних мгновений земного пути. В июле 1989 года уже лауреат Нобелевской премии, далеко не мальчишка, написал стихи «К столетию Анны Ахматовой» — давно покоившейся поэтессы:
Страницу и огонь, зерно и жернова,
секиры острие и усеченный волос —
Бог сохраняет все; особенно — слова
прощенья и любви, как собственный свой голос.
В них бьется рваный пульс, в них слышен костный хруст,
и заступ в них стучит; ровны и глуховаты,
затем, что жизнь — одна, они из смертных уст
звучат отчетливей, чем из надмирной ваты.
Великая душа, поклон через моря
за то, что их нашла, — тебе и части тленной,
что спит в родной земле, тебе благодаря
обретшей речи дар в глухонемой Вселенной.
Глава 2
«Вот она, плодоносная осень!
Поздновато ее привели». А.А.
Смерть Сталина Анна всегда праздновала как важное историческое и личное событие — освобождение России от главного кровавого палача. Правда, долгожданная кончина вождя 5 марта 1953 года особо не изменила писательского положения Ахматовой. Но годы «оттепели» принесли облегчение — стали печататься подборки стихов в периодике, сборники. В 1960 году журнал «Воздушные пути» даже опубликовал «Поэму без героя» — произведение сложное и во многом совершенно «не советское».
Либерализм властей дошел до того, что несмотря на изданный в Мюнхене «Реквием» (с пометкой «печатается без ведома автора»), Ахматова получила возможность выезжать за границу — неожиданная радость после стольких лет личного «железного занавеса». Писательские делегации периодически посещали зарубежные конгрессы. Ахматова же последний раз была за границей в 1911 году. А тут, более чем через полстолетия, в 1964 году поступило личное приглашение в Италию для присуждения русской поэтессе международной поэтической премии «Этна-Таормина». Анна Андреевна надеялась, что сможет поехать туда вместе с Ниной Ольшевской, которая рядом с Ахматовой казалась вполне еще молодой женщиной. Но осенью у Ольшевской случился удар, и в декабре в Таормину Анна Андреевна отправилась с Ириной Пуниной.
К тому времени Ахматова завершила воспоминания о Модильяни и предоставила итальянцам возможность их опубликовать в преддверии предстоящего визита. В это же время шли разговоры о присуждении ей Нобелевской премии, сопровождавшиеся слухами и домыслами. Настроение было победное.
Торжественный прием в сицилийском городе Таормина был великолепен… Эх, ну почему лет на двадцать не раньше? Вес большой, сердце слабое, а еще предстояло подняться по высокой, длинной лестнице. Раньше бы взлетела птицей, заставив толпу с открытыми ртами восхищаться своей грацией. Итальянцы любезно предложили вознести грузную даму с одышкой прямо в кресле. Она отказалась и, мысленно попросив помощи Господа, преодолела крутую лестницу. Преодолев же, уже дважды победительница (и по стихам, и по борьбе со ступенями) со всеми почестями получила надлежащие дипломы.
