Однажды я ехал с Эйнштейном из Капута в Берлин, и он попросил меня присоединиться к нему на встрече с Барбюсом, возвращавшимся во Францию из Москвы. Разговор был на французском языке, которого я не знал. На обратном пути Эйнштейн жаловался, что Барбюс не понимает происходящего в Советском Союзе… Я в последующие несколько лет жил при Сталине и наблюдал непосредственно то, что раздражало Эйнштейна».
Биографы Эйнштейна О. Натан и X. Норден[31]: «Тогда, в 1932-м, он отметил, что его близкий друг Анри Барбюс, будь он советским гражданином, вероятно, оказался бы в тюрьме или в изгнании, если вообще остался бы жив». Что-то резко переменилось у Эйнштейна в голове — возможно, это произошло, когда (в феврале 1932 года) американский журналист Исаак Дон Левин подарил Эйнштейну свою биографию Сталина. Эйнштейн отвечал: «Я искренне признателен за те знания, которые приобрел благодаря Вам. Ваша концепция пятилетнего плана как следствия скорее страха и лишений, чем творческого акта, оказалась для меня совершенно новой, как и многие другие факты… Вся книга звучит для меня словно симфония на тему „насилие порождает насилие“». Но почему уже в декабре 1931-го Эйнштейн переменился к Советам и ругал Барбюса? Может, Дон Левин ошибся и давал ему читать книгу раньше, еще до публикации? Или ошибся рабби Вайнберг, и разговор о Барбюсе состоялся не в 1931-м, а чуть позже?
26 декабря Эйнштейн в третий раз отплыл в США — уже не осматриваться и путешествовать, а прочесть полный курс лекций в Калифорнийском технологическом институте (Калтехе). Ехали целым табором: жена, ассистент Майер, Элен Дюкас, Марьянов с Марго, Кайзер с Илзе да еще и подруга Эйнштейна Эстелла Канцеленбоген с мужем. На пароходе Эйнштейн сделал в дневнике запись: «Сегодня я решил покинуть Берлин, что ж, буду бродягой всю оставшуюся жизнь». Некоторые российские и белорусские исследователи думают, что он так выразил намерение ехать в СССР, но дальше запись продолжается недвусмысленно: «…учу английский, но он не укладывается в мои старые мозги». Прибыли в Лос-Анджелес 29 декабря, Эйнштейн сразу не поладил с Милликеном, президентом Калтеха, и написал Эренфесту, что хочет работать в Голландии, а не в Штатах: «За исключением нескольких чудесных студентов люди все скучные, и это меня убивает».
Той зимой в Пасадену приехал де Ситтер — тот, что придумал пустую Вселенную с антигравитацией, — и они с Эйнштейном создали новую модель. Вселенная бесконечна, ее расширение не ограничено в пространстве и времени. Время начинается со взрыва, и галактики вечно расходятся, но скорость их движения («константа Хаббла») по мере расхождения стремится к нулю. Антигравитацию — лямбду — они приняли за нуль и рекомендовали ею «не пользоваться, пока более точные данные наблюдений не позволят определить ее знак и численную величину». Сплошные нули — это одна из самых простых моделей Вселенной, и она стала популярна. Кроме того, Эйнштейн и де Ситтер в своей совместной работе утверждали, что во Вселенной может быть много материи, которая не излучает свет и ее нельзя обнаружить и ничего о ней нельзя узнать (теперь ее называют «темной материей»). Чем, как сейчас считают, заполнена Вселенная? Звезды, газовые облака и тому подобное — обычная материя, состоящая из атомов, — всего 4 процента; «темная материя» — 22 процента. А остальные 74 процента?
До 1997 года достоверных указаний на отличие антигравитации от нуля не было. Но Эйнштейн и де Ситтер допускали, что она может иметь знак и численную величину. Это предсказание начало подтверждаться в 1998 году, когда обнаружили, что скорость расширения Вселенной отнюдь не стремится к нулю, а постоянно увеличивается, будто нечто растягивает ее, противодействуя гравитации обычной и темной материи. Значит, есть лямбда-антигравитация; ее назвали «темной энергией» и на ее долю сейчас относят 74 процента «начинки» Вселенной. Что будет дальше? Предсказания есть разные. Может, антигравитация — она ведь такая большая и сильная! — растащит Вселенную на атомы, а потом и их разрушит. Может, антигравитация ничего не сможет разрушить внутри галактик или Солнечной системы, так как они защищены своей громадной массой и гравитацией; она просто будет утаскивать их подальше друг от друга. Есть и противоположная версия: Большое сжатие, где антигравитация со временем слабеет, и расширение Вселенной со временем меняется на сжатие, и она «схлопывается» в точку-сингулярность, о которой никто ничего не знает.
Эйнштейна устраивала его простая Вселенная, и, написав с де Ситтером статью о ней, он бросил ею заниматься. Он сражался за единую теорию поля. Его мозг был переполнен «психическими сущностями», «визуальными» и даже «мышечными», «более или менее четкими изображениями, которые я мог волюнтаристски воспроизводить и комбинировать» — но недоставало букв, знаков, нот, инструментов, что могли бы проиграть эти ноты… Кроме того, он почему-то упрямо игнорировал открытия новых элементарных частиц. В 1959-м его враг Гейзенберг написал статью «Замечания к эйнштейновскому наброску единой теории поля»: «В то самое время, когда Эйнштейн занимался проблемой единой теории поля, непрерывно открывали новые элементарные частицы, а с ними — сопоставленные им новые поля. Вследствие этого для проведения эйнштейновской программы не существовало твердой эмпирической основы, и попытка Эйнштейна не привела к каким-либо убедительным результатам».
К тому моменту, когда он взялся изучать частицы, знали только электрон, в 1919-м открыли протон, в 1932-м — нейтрон; существование позитрона было предсказано Дираком в 1931-м, а через год этот положительно заряженный двойник электрона был обнаружен в космических лучах; предположение о существовании нейтрино выдвинул Паули уже в 1930-м, хотя обнаружили их только в 1953 году. Пайс: «В 20–30-е годы стало очевидно, что помимо тяготения и электромагнетизма существуют и другие силы. Эйнштейн предпочел их игнорировать, хотя они ничуть не менее фундаментальны, чем те две, которые были известны и раньше. Он по-прежнему стремился к объединению тяготения и электромагнетизма, пробуя один путь, заходя в тупик и выбирая новый».
Хофман: «Эйнштейн в течение долгого времени пытался добиться… единства поля и материи, которые хотя и были друг с другом связаны, но до сих пор представляли собой принципиально различные сущности. В общей теории относительности уравнения поля теряли свою чистоту как раз в тех местах, которые относились к материи. Эйнштейн подчеркивал, что, казалось, не было способа сохранить общую теорию относительности без понятия поля. Он утверждал также, что если считать целиком и полностью справедливой основную идею теории поля, то материя должна проникать в нее не контрабандным путем, а как честная и полноправная часть самого поля. Можно было бы возразить, что Эйнштейн пытается создать материю всего-навсего из витков пространства-времени. Поэтому в новой теории Эйнштейн стремился найти такие чистые уравнения поля, которые оставались бы чистыми даже там, где место принадлежало материи. Он надеялся, что материя будет в таком случае проявляться в виде своего рода комков на поле. Он надеялся также, что если добиваться решений чистых уравнений поля — на научном языке это называется решениями, свободными от сингулярностей, — то автоматически возникнут ограничения, которые соответствовали бы существованию атомов и квантов».
