Болезнь режима, казалось, заразила и руководителей вермахта. За границей всегда считали, что вермахт обеспечивал реальную поддержку Гитлеру, и эту иллюзию трудно рассеять. Во время войны вооруженные силы любой страны должны представлять ее правительство. На вермахт возложили ответственность даже за Первую мировую войну, так как Пруссия была преимущественно военным государством.
Сам я не был связан с прусскими традициями, но, как высший командир вермахта, я пришел к осознанию их потенциала. В свете краха гитлеровской Германии эта тема заслуживает обсуждения.
Гитлеровский режим не был следствием прусского милитаризма. Пруссачество на востоке от Эльбы – а только там оно и имело силу – всегда испытывало отвращение к этому режиму, если не сказать враждебность. Более того, многие другие офицеры поддерживали в этом тех, кто был воспитан в прусских традициях. Для них всех мерзко было оказаться под покровительством лидера с пролетарскими устремлениями, и они были достаточно проницательны, чтобы ясно осознавать опасность гитлеровского курса в международной политике. Среди многих его противников были Фрич, Бек, Хаммерштейн, Вицлебен, Гопнер, Гальдер и Генрих Штюльпнагель. Никто не был в большей степени замешан в заговоре 20 июля 1944 года, чем юнкера с восточного берега Эльбы, с которым прусский офицерский корпус был исторически связан.
Эти воспитанные в традиционном прусском духе офицеры оказались перед лицом трагедии, когда их призвали на войну, которую, по их убеждениям, невозможно было выиграть. Они не хотели войны, но их воспитали и выучили для нее. Они не несли политической ответственности. Возлагать на них ответственность так же неразумно, как во времена Вильгельма неразумно было давать им столько свободы.
В Германии Вильгельма II националистические традиции уже одерживали победу. Всегерманский союз и другие организации стали средствами влияния не только на общественное мнение, но и на само имперское правительство, так что ни оно, ни парламент не были полными хозяевами своих решений. Эти организации и идеи, которые они представляли, пышно расцвели по всей Германии, особенно в ее промышленной и буржуазной западной части, меньше – в сельскохозяйственных восточных землях юнкеров. Они в какой-то степени были предшественниками нацизма; подобно ему, они боролись за «надгосударственные» полномочия и не имели понятия о дипломатии, компромиссах или сотрудничестве между народами разных стран. По своей природе они не имели ничего общего с Западом. То, что такой человек, как Людендорф, был вхож в эти круги, может ввести в заблуждение тех, кто не знаком с характером германского Генерального штаба. Хотя Людендорф и был наиболее выдающимся и энергичным офицером штаба в Первую мировую войну, он не был типичным продуктом Генерального штаба.
При Гитлере, который придерживался диктаторских методов, большинство способных людей постепенно уходили, и их все чаще заменяли второстепенные фигуры. Вместо спокойного размышления и тонкой работы ума, которыми особо отличался прусский Генеральный штаб, диктатура предпочла некую духовную позицию, которая не имела ничего общего с умом, а именно – непоколебимую веру в мудрость и сверхчеловеческие способности Гитлера и веру в окончательную победу, несмотря на самые что ни на есть убийственные поражения. Интеллект стали рассматривать как помеху для выработки тех качеств, которые необходимы, чтобы руководить. Военным командирам пришлось либо поверить в миф, перед которым не устоял германский народ, либо, по крайней мере, сделать вид, что поверили.
Но даже если сделать скидку на ту роль, которую играл прусский офицерский корпус перед войной и во время нее и в рамках той политической системы, остается мера чисто военной ответственности за поражение. В любой стране вооруженные силы являются частью народа, и их нельзя рассматривать отдельно от истории этого народа. Тем более прусскую армию, которая оставила столь выдающийся след в истории Пруссии и, следовательно, Германии эпохи Вильгельма.
Особенностью обеих этих войн было то, что Германия, в общем-то сухопутная страна, сражалась против коалиции морских держав. Ее военно-морские силы были малы по сравнению с флотом противников. Прусский Генеральный штаб не был знаком с принципами войны на море, так как это выходило за рамки их традиций. Естественно, некоторые лучшие умы были весьма обеспокоены таким состоянием дел. Но эти люди не смогли оценить ограниченность ресурсов своей страны. Они помнили Седан и Кениггратц, великую битву при Танненберге и план Шлиффена. Они верили, что, даже если относительная мощь армии недостаточна, талантливое руководство поможет одержать решительную победу – иллюзия, которую разделял и Генеральный штаб.
В Первую мировую войну Германия не устояла, потому что ее лишили возможности импорта из-за океана, тогда как во Вторую она пала под действием совокупной силы человеческих ресурсов России и материальных ресурсов Соединенных Штатов, то есть ресурсов, пришедших из-за океана. Тот, кто контролирует морские пути, тот держит в своих руках и источники сырья, а следовательно, и доставку оружия.
Недооценка современных способов войны на море есть неизбежное следствие переоценки значения территориальных завоеваний. Последнее действительно в современной войне важнее, чем в те времена, когда коротким решительным сражением можно было закончить войну. Но завоевание суши ничего не значило, если оно не приводило к господству на прилегающих морских территориях. Из-за чрезмерного внимания к захвату земель недооценивалась опасность, которая грозила морским побережьям оккупированных территорий. Преимущество комбинированного использования всех трех видов вооруженных сил, действующих с моря против чисто сухопутных оборонительных позиций, уже было очевидно, и послевоенные технические разработки просто усилили это преимущество.
Если посмотреть на последнюю войну с этой точки зрения, то становится ясно, что германские победы на суше, которые казались такими важными на раннем этапе, были иллюзорными. Они достигались частично за счет внезапности, частично за счет умелого использования новой техники и сосредоточения мощных бронетанковых сил в дивизиях и армиях. Этим силам может быть приписан легкий успех в Польше и во Франции, а также в России в 1941 году. Страны, подвергшиеся нападению, ни психологически, ни в оперативном плане не были подготовлены к сопротивлению. Их большие территориальные потери могли выглядеть как полное поражение, но на деле было не так. Кроме того, державы «Оси» не имели сил для того, чтобы держать в руках занятые территории. На Востоке враг получал в свое распоряжение все больше и больше людских ресурсов и быстро смог задействовать орды танков, которые он начал производить в огромном количестве. И советские руководители сделали шаг вперед в использовании бронетехники, объединив массу танков с массой пехоты. Поэтому при определенных условиях они легко могли (особенно ночью) смять немецкие бронетанковые части, которые недостаточно поддерживались пехотой. Такое комбинированное использование живой силы и танков никогда не было характерным для боевых действий на Западе, но там союзники в полной степени использовали в качестве «района сосредоточения» морские просторы. Я уже описывал, насколько успешной оказалась такая тактика против слабой немецкой береговой обороны.
Часто задают вопрос, почему после явного изменения обстановки в Сталинграде, Эль-Аламейне и Тунисе союзники не применили тактику сосредоточения бронетехники для быстрого достижения победы. Из-за этого русским понадобилось еще два с половиной года ожесточенных боев, чтобы проникнуть на Запад. И то же самое произошло в Италии. После поражения немцев в Северной Африке и краха Италии союзники должны были продолжать боевые действия в виде преследования. Даже во время агонии Германии в 1944 году они не смогли найти способ смять разбитые и истощенные немецкие войска и нанести удар бронетанковыми силами через Рейн в самое сердце Германии. Это же факт, что тактические приемы, которые немцы применили во время вторжений в другие страны, стали неэффективными. Бронетехника встретилась наконец со своим противником, одетым в броню.
За годы сражений на Востоке и Западе, которые тогда еще были впереди, союзникам никогда не удавалось прорваться достаточно глубоко, чтобы уничтожить армии противника, которые снова и снова возвращались к прежней тактике взаимной поддержки. Для этой цели немцы держали то или иное количество танков в полной боевой готовности за линией фронта, с учетом характера местности. Когда противник угрожал танковым прорывом, они направляли эти танки против внедряющегося клина, не давая таким образом противнику использовать первоначальный успех. Тактика рейдов и блицкригов осталась в прошлом. Несмотря на слабость пехоты, многочисленные и мобильные части всегда находились в тесном контакте, и их можно было перебрасывать в соответствии с прежним тактическим курсом.
