27 марта врачебная комиссия Бутырской тюрьмы дала заключение о том, что мать и ее дочери по состоянию здоровья годны «к тяжелому физическому труду». 2 июня изъятые при обыске дневники дочерей, их переписка с отцом и переписка жены с мужем были приобщены к делу как «документальное подтверждение контрреволюционных взглядов к советской власти всех обвиняемых, членов семьи Луговских». Любовь Васильевна, узнавшая об аресте дочерей, была вызвана 9 июня к следователю для подписания протокола об окончании следствия. Здесь она отказалась отвечать на новые вопросы, а когда следователь заявил ей, что «никакие провокации Вам не помогут, и Вы будете давать показания», то она, согласно составленному позднее акту, сорвалась: «Луговская на это ответила неистовым криком: „Вы издеваетесь! Позор для НКВД издеваться над женщиной“».
13 июня трем сестрам, Нине, Евгении и Ольге, было предъявлено «Обвинительное заключение», в котором утверждалось, что они восприняли «контрреволюционную идеологию своего отца», Сергея Федоровича Рыбина-Луговского, что в своих письмах к отцу они описывали общественную и экономическую жизнь в столице, в институте и в деревне «в резко контрреволюционной форме». Главным обвинением против младшей дочери Нины стала подготовка «террористического покушения на тов. Сталина, а также на вождей партии и правительства». Квартира Луговских была представлена следствием как «место явок эсеров, возвращавшихся из ссылок», а также против нелегального проживания отца. Любовь Васильевна обвинялась в том, что, «будучи контрреволюционно настроена, оказывала помощь эсерам, находящимся в ссылках, по месту жительства укрывала эсеров, нелегально проживающих в Москве». Виновной себя она не признала, что было отмечено следствием. Дочери Ольга и Евгения признали себя виновными только в части переписки с отцом, которая, по мнению следствия, носила «контрреволюционный характер», а Нина признала себя виновной по всем пунктам обвинения. 20 июня 1937 года мать и дочери были приговорены По ст. 58-8 и 58–11 УК РСФСР.} По ст. 58–10 УК РСФСР. По постановлению Особого совещания при НКВД.} к пяти годам лагерей[61] к пяти годам лагерей[62], а 28 июня отправлены в Севвостоклаг.
Сергей Федорович Рыбин во время следствия категорически отказался отвечать по всем вопросам, «касающимся партийной жизни левых эсеров». В начале июля ему было предъявлено «Обвинительное заключение», в котором говорилось о нем как о «руководителе контрреволюционной террористической и повстанческой эсеровской организации в Московской области, именовавшей себя „Крестьянский союз“, готовившей в 1936 году террористические акты против руководителей ВКП(б) и советского правительства». Виновным себя он не признал, заявив, что «остается верным принципам и традициям левых эсеров». 1 августа 1937 года он был приговорен[63] к высшей мере наказания и в тот же день растрелян[64]. Похоронен на Донском кладбище.
* * *
Любовь Васильевна вместе с тремя дочерьми отбыла на Колыме весь пятилетний срок заключения. 17 июня 1942 года они были освобождены, но в условиях военного времени задержаны в лагере с закреплением в системе Дальстроя как вольнонаемные[65]. С января 1943 года все они проживали в поселке Эльген, а в 1945 году Любовь Васильевна с дочерью Евгенией выехали в поселок Сусуман Магаданской области, где 7 декабря 1949 года Любовь Васильевна скончалась. Ольга на Колыме вышла замуж и вместе с мужем и дочкой выехала в поселок Ола Хабаровского края. 19 мая 1952 года старшие сестры получили справки об отбытии срока наказания, после чего Евгения, выйдя замуж, выехала с мужем в Правдинск Горьковской области, а Ольга с семьей выехала в Пермь.
После смерти Сталина началась борьба сестер за реабилитацию, как свою, так и родителей. Первой, 26 июня 1957 года, была реабилитирована «за отсутствием в ее действиях состава преступления» Евгения Луговская. 11 декабря того же года, после повторного рассмотрении их дела, Любови Васильевне, Нине и Ольге Луговским в реабилитации было отказано.
Все изменилось после посмертной реабилитации Сергея Федоровича Рыбина, которая произошла 14 ноября 1959 года. 9 января 1961 года была посмертно реабилитирована «за недоказанностью обвинения» Любовь Васильевна. 2 апреля 1962 года с такой же формулировкой была реабилитирована Ольга Луговская. И вновь было отказано в реабилитации Нине Луговской.
17 марта 1963 года она обратилась с письмом к Н. С. Хрущеву, в котором утверждала, что именно впечатления от ареста отца «больно травмировали детскую душу, оставив горечь на долгие годы, которые вызвали в дневнике горькие строки против жестокости Сталина», обращая внимание Хрущева на то, что писались эти строки тогда, когда ей было тринадцать-четырнадцать лет. Очевидно, письмо Хрущеву возымело действие, ее дело было вновь пересмотрено, и 27 мая 1963 года она была наконец реабилитирована «за недоказанностью обвинения».
* * *
Нина Луговская в конце 40-х в Магадане вышла замуж за бывшего заключенного, художника Виктора Леонидовича Темплина, который с 1943 года работал художником в Магаданском театре[66]. В 1949 году вместе с мужем она выехала в Стерлитамак (Башкирия), где они работали художниками-постановщиками в драматическом театре. 20 сентября 1953 года она наконец получила справку об отбытии срока наказания и в начале 1954 года выехала с мужем в Кизел Пермской области, где они продолжили работать в драматическом театре.
Осенью 1957 года В. Л. Темплин выехал во Владимир, где стал работать художником-постановщиком, а вскоре и главным художником областного драматического театра. Нина Сергеевна появилась там позднее, возможно около 1959 года, став художником-постановщиком в том же театре. По воспоминаниям, в ее оформлении спектаклей не было «явной помпезности, не было явной демонстрации сюжетного хода спектакля», оно было «неброским, акварельным», это была как «тихая инструмен товка для исполнителя, как негромкая музыка-аккомпанемент»*.
С 1960 года Нина Сергеевна вместе с мужем начала участвовать в областных выставках художников. В 1962 году они уходят из театра и поступают работать в художественные мастерские Владимирского отделения Художественного фонда РСФСР. Их творчество является ярким примером владимирской школы пейзажа, в которую они внесли свой опыт театрально-деко рационной живописи. Вспоминает владимирский художник Анатолий Иванович Кувин:
