мой коллега-врач – к тому моменту уже выдохлись после 12-часового перехода с грузом в разреженной атмосфере высокогорья. Они были не в состоянии идти назад, просто не могли физически. Может показаться жестоким, что они не пошли назад, но это не так. Если со спасателем что-то произойдет, то никакого спасения не состоится. Я бы в одиночку не смог вытащить Тони. К счастью, на базу тут вернулся еще один мой приятель, Сиджей. Как и все мы, он провел долгий день в переходе. Но, когда я рассказал ему вкратце, что случилось, по глазам было видно, что он готов идти спасать. Мы быстро отправились назад в темноте, с трудом проходя тот же путь, дышать было трудно, так как на высоте мало кислорода, но мы упорно шли, надеясь найти Тони живым. Если с одним из нас что-то произойдет, станет плохо, оступится, поранится, то нам уже никто не поможет. Вряд ли вертолет поднимется на такую высоту. Да и точно в темноте никакой вертолет не полетит, а если и полетит, то склон был такой крутой, что никакой пользы от него бы не было. Шерпы могут добраться до нас лишь на следующее утро. Мы вдвоем смогли бы вытащить Тони, но по одиночке никто бы из нас не справился. Тяжелый восьмичасовой переход нормальным шагом занял шесть часов на максимальной скорости. Когда мы добрались до конца зафиксированных канатов, показался лагерь 1. Следов Тони не было. Либо он в лагере, либо его уже там нет. При свете фонаря на шлеме я увидел зеленый нейлоновый тент.
– Тони? Тони? – кричал я изо всех сил. – Ты там?
Тишина.
– Тони! – заорал Сиджей.
– То-о-они-и-и?! – хором начали мы звать нашего приятеля.
Ни звука в ответ… но потом послышался какой-то шорох.
– Чо? Чо вам надо? – донесся ответ Тони из палатки.
– Что нам надо?! Мы думали, что ты сдох, на хрен, идиот ты! – заорал я.
– Да живой я, просто уронил страховочное устройство, понял, что подвергаю опасности и себя, и остальных, а поэтому вернулся.
– Да чтоб тебя! Ставь чайник на огонь!
Я воткнул свой топорик в лед рядом с палаткой и стал отстегивать молнию на входе в палатку. Сиджей уже передал на базу, что мы все в порядке. Будучи единственным, кто мог называться врачом в этой ситуации, я осмотрел Тони и объявил, что состояние у него удовлетворительное. Порекомендовал ему немедленную кастрацию на месте, чтобы этот низкокачественный генетический материал не смел размножаться. Тони был против такого врачебного заключения. Спустя несколько чашек чая и заслуженную обструкцию, мы стали укладываться на ночлег. Я спал без задних ног в прямом и переносном смысле.
Альпинизм может показаться лишь отдаленно связанным с ветеринарной медициной, но я нахожу между ними много параллелей. Командная работа – это сходство очевидное, а как насчет апробирования новой хирургии или срочного хирургического вмешательства, разве это не схоже со спасательной операцией? Кто откажется выйти в снежный шторм для спасения другого? Спасение жизни другого является наивысшим жизнеутверждающим поступком, на который способен человек, но провал может быть сокрушающим. А что если штормит каждый день? Такое выдержать сложно. На каждого пациента отводится определенное количество времени, а что делать, если каждый пациент требует на несколько минут больше? Если подсчитать все это время, то получается невозможное количество человеко-часов в неделю. У большинства ветврачей уходит от 10 до 15 минут на пациента. Допустим, ваш рабочий день начинается в 08:30 и заканчивается в 18:30, с часовым перерывом на обед, что само по себе уже роскошь. Давайте отведем по 15 минут на прием, заложим чуть больше среднего. И если это будут только консультации, без операций, то получается 36 разных животных с 36 разными проблемами в день. И если каждому из них потребуется лишь на 5 минуточек больше, то набегает 180 минут, то есть еще три часа в день. Даже если вы пожертвуете своим часовым перерывом на обед, вам все равно еще два часа работать. Как и с двумя другими членами команды на горе Макалу, тут должен сработать инстинкт самосохранения, иначе не будет у нас спасательной операции.
Человеческий врач тоже сталкивается с подобными проблемами.
Напрашиваются параллели, особенно в свете последних ковидных вспышек, но не все так очевидно. По большей части людские врачи – это узкоспециализированные специалисты, и работают они в командах. Решения принимаются коллективно, и каждый врач обычно должен получить довольно большой опыт прежде, чем им дадут полномочия прекращать лечение ввиду непреодолимых обстоятельств и оставить пациента в покое, навсегда. Никому не придет в голову просить своего терапевта сделать спленэктамию в обеденный перерыв. С ветврачами не так. Большинство из нас работают либо в одиночку, либо с другими ветврачами, которые сидят в других кабинетах и заняты по горло своими пациентами. Такая профессиональная изоляция может приводить ко всякого рода уникальным умственным перенапряжениям.
Несмотря на растущую узкую специализацию, большинство из нас занимаются общей практикой. В начале своей карьеры я мог с утра заниматься менеджментом фертильности коровьего поголовья, а проще говоря, по локоть залезал корове под хвост, определяя стельность, а потом возвращался в ветклинику, где меня ждала ортопедическая операция на кошачьей лапке. Повидал я практически все виды животных, обитающих в Соединенном Королевстве, рядовому гражданину даже трудно и представить, сколько всякой живности у нас водится.
– Да что вы такое говорите? Вы что, на полном серьезе заявляете, что не знаете, чем кормят бородатого дракона?
– В смысле вы не делаете таких операций? Может, вам лучше пройти повышение квалификации и научиться, вместо того чтобы ездить в отпуск?
Так еще вечно неумолкающий голос внутреннего критика. Я мог по очереди быть неврологом, дерматологом, хирургом-ортопедом, акушером-гинекологом, палачом и спасителем – и все это в течение одного рабочего дня. Диапазон компетенций, требуемых от среднего ветврача, а также от медсестры ветклиники, зашкаливает и приближается к величине, недосягаемой для человеческой медицины. Как следствие, глубина знаний и компетенций, как бы это сказать, оставляет желать лучшего. Если вам кажется, что ваш ветврач разочаровал вас недостатком знаний, поверьте, реальная картина того, что у него в голове, намного печальнее. Отчетливо помню, как по дороге на работу я слушал подкаст. В том выпуске говорилось о Angiostrongylus vasorum, о легочных червях. Выступающая была мировым экспертом по червям, и она делилась подробностями своего научного исследования. В конце выпуска она упомянула еще одного паразита, который поселяется в головах у муравьев и тем самым вызывает изменения в поведении хозяина. Затем она усомнилась, возможно, она ошиблась и имела
