Тому же, кто хотел попасть в Дувр, следовало вернуться в Пэддок-Вуд и оттуда следовать по главной линии Юго-Восточной железнодорожной компании. Поскольку же Мэйдстон был конечным пунктом железнодорожного маршрута, рваться в него в такую непогоду мог только сумасшедший. Если бы гость и дальше настаивал на своей просьбе, Браун уже готов был предложить ему прогуляться пешком. В этот момент в дело вмешалась леди Барбара, которая зашла в столовую посмотреть на позднего гостя. Сумасшедший — как его представлял себе Горацио — изящно поцеловал ей руку и наговорил комплиментов, в результате чего она убедила Горацио распорядиться заложить карету. Он выполнил ее просьбу и через десять минут кучер доложил, что экипаж подан. После того, как он, рассыпавшись благодарностями, намеревался покинуть дом, уже в холле его остановили вопросом, почему он так хочет ехать именно в Мэйдстон.
И тут все странности его поведения окончательно объяснились. Он действительно путешествовал по главной линии, из Лондона в Дувр через Редхилл и Тонбридж, однако, будучи иностранцем, не был абсолютно уверен в правильности выбранного направления и ошибочно предположил, что Мэйдстон — именно та станция, на которой ему нужно сделать пересадку. Когда поезд остановился в Пэддок-Вуд, проводник объявил название станции и добавил: «Поезд на Дувр, поезд на Дувр, пересадка — Мэйдстон. Все еще находясь в недоумении, иностранный путешественник вместе со своим слугой пересели в другой поезд, стоящий на соседней платформе. Это оказался местный пригородный поезд на Мэйдстон, который вскоре не спеша двинулся к северу. Таким образом, они протащились около четырех с половиной миль в наступающих сумерках, проехав Ист-Пекхэм, Нэттлстед Грин и Смоллбридж-мэнор. Затем машинист обнаружил, что у Нэттлстеда пути заблокированы. Пока он размышлял о том, что делать дальше, другой, несколько меньший оползень отрезал ему пути возвращения в Пэддок-Вуд. Все еще плохо разбираясь в сложившейся ситуации, несчастный иностранец выбрался из поезда и побрел в сплошной грязи по направлению на единственный горящий огонь, которым оказалось окно в доме неттлстэдского священника. Уже оттуда озадаченный слуга направил его в Смоллбридж-Мэнор, как в ближайшую усадьбу, где можно было найти экипаж. Когда все это выяснилось, Браун вместе с кучером решили, что лучше отвести француза обратно в Пэддок-Вуд, откуда он уже через час сможет выехать в Дувр на другом поезде. Этот план и был приведен в исполнение без каких-либо объяснений лорду Хорнблауэру, который до конца своих дней был уверен, что его странный посетитель был отвезен в Мэйдстон. Согласно расписанию, этот более поздний поезд не успевал в Дувр до отплытия парового пакетбота, но именно в этот вечер судно несколько задержалось и француз достиг берегов своей родины, не потеряв особо много лишнего времени. Самым забавным следствием всей этой истории было то, что вскоре выяснилось, что странный гость на самом деле был племянником Наполеона Бонапарта. Он стал кандидатом на пост Президента Франции и был соответствующим образом избран на этот пост в декабре того же года, а в 1852 году провозгласил себя императором Наполеоном III. Между тем, он был действительно благодарен старому адмиралу, который помог ему столь своеобразным образом. Одним из первых его указов на посту Президента стал документ о награждении Хорнблауэра знаком кавалера ордена Почетного Легиона, к которому он приложил великолепный сапфир в качестве подарка для Барбары. Более того — он обратился к королеве Виктории с просьбой также вознаградить Хорнблауэра, которого представил своим близким другом. Желая в то время сделать приятное новому французскому правительству, лорд Джон Рассел согласился (очевидно, весьма неохотно) сделать Хорнблауэра виконтом. Конечно, у такого решения нашлись свои противники, и о новом достоинстве Хорнблауэра было объявлено лишь в 1850 году. Таким образом, он стал виконтом Хорнблауэром из Смоллбриджа, а к его сыну перешел почетный титул лорда Мэйдстона из Боксли. Это последнее отличие стало следствием счастливого случая, и Горацио не был обязан им влиянию семьи Уэлсли. Ранее он многое получил благодаря могуществу этого клана, но теперь эта фамилия не пользовалась прежним могуществом. Ричард Уэлсли, который задолго до своей смерти ушел из большой политики, скончался в 1848 году, а герцог Веллингтон в последний раз возглавил правительство в 1841–46 годах. Теперь он уже был совсем старым и виконт Хорнблауэр (как мы теперь должны называть нашего героя) в 1851 году нанес ему краткий визит в его резиденции в Уолмере.
Вместе с Барбарой они отправились по железной дороге, и старый герцог разругал их за этот бесцельный риск. Это, конечно, не было столь же рискованно, как если бы Барбара путешествовала одна — до такого, как был уверен герцог, все же не дошло бы — но зачем же было рисковать понапрасну, если этого можно было избежать? И он рассказал им страшную историю о том, как бедный мистер Хаскинсон был убит железнодорожным локомотивом двадцать лет тому назад. С тех пор герцог не любил железные дороги и всегда пытался отговорить леди от путешествий столь небезопасным способом. Вспомнив о своем долге главнокомандующего, Веллингтон спросил о Ричарде. Главная сложность, заметил он, что никто из этих молодых людей — теперешних офицеров, до сих пор так и не побывал в битве. Затем он спросил Хорнблауэра, бился ли он когда-нибудь на дуэли, и адмирал рассказал ему историю про это. Герцог не одобрял дуэлей, особенно в армии, но вынужден был признать, что его собственное поведение свидетельствует против него. У него была дуэль с лордом Уинчелси в 1829 году, и он до сих пор помнит то утро в Баттерси… Беседа двух старых джентльменов тянулась долго, но герцог был несколько глуховат, из-за чего его собеседникам приходилось почти кричать. Наконец визит подошел к концу, и лорд с леди Хорнблауэр отбыли (снова по железной дороге) в Смоллбридж через Пэддок-Вуд.
Они никогда больше не бывали в Уолмере, поскольку герцог Веллингтон скончался в 1852 году. Хорнблауэру пришлось неизбежно присутствовать на его погребении, о чем он позднее и написал в своем письме Джонатану, который в то время был в походе, командуя фрегатом на Средиземном море:
Бонд-стрит
Ноябрь, 1852 г.
Мой дорогой Джонатан!
Ты, очевидно, уже слышал, что герцог Веллингтон скончался, и, наверное, догадываешься, что я присутствовал на его похоронах, с которых я действительно недавно вернулся. Я присутствовал на них скорее как родственник, чем в качестве Адмирала Флота, и чувствую себя очень усталым после этого долгого дня, который начался проливным дождем. Моя добрая хозяюшка осталась дома, поскольку нехорошо себя чувствовала, и я был рад этому. Поскольку тяготы дня могли бы надолго отсрочить ее выздоровление. Весь Лондон присутствовал на этом мероприятии, как будто умер кто-то из королевской семьи, и Ричард выглядел великолепно во главе своего полка. Только сейчас, вернувшись из казарм, он рассказал мне, что на долю организаторов погребения выпало столько, что гражданский человек просто не сможет себе этого даже вообразить. В течение всего периода подготовки им больше всего не хватало… самого герцога, который лучше кого бы то ни было знал, как организовывать подобные церемонии. Ни одна из тех, которые проходили при его жизни, не обходилась без его советов и наставлений, что делало задачу организаторов его собственных похорон вдвойне трудной, особенно в части принятия решений и отдачи распоряжений, прерогатива на которые ранее всегда принадлежала ему. Тогда я рассказал Ричарду, что, по-видимому, ему неизвестно, что я также отвечал за один из этапов организации похорон лорда Нельсона и хорошо представляю себе, чего стоит организация подобной церемонии.
