— Вы что же, уважаемые товарищи, считаете, что в Центральном Комитете не знают, когда, что и кому давать?!. — И только теперь пристально посмотрел на визитеров: на лице его едва читалась ироническая усмешка.
«Героя» Александре Александровне не дали…
Вот почему я удивился голосу с дачи Лужкова: «Не волнуйтесь… Поберегите себя…»
Может, и вправду перемены начались?..
В пору, когда эфир, газеты, журналы дружно вещали о том, что «процесс пошел», что наступило время «нового мышления», что основополагающим в жизни нашего общества стал «человеческий фактор», именно это словосочетание вызывало во мне чувство раздражения, отторжения, неприятия. Очевидно, «изобретатель» этой формулы подразумевал судьбу человеческую. Но получилось нечто противоестественное, не относящееся к людям. «Фактор» — это из ряда таких слов, как «трактор», «генератор», «элеватор», что-то неживое, неодушевленное… При чем здесь слово «человеческий»?..
Вот в те времена была у меня творческая встреча со зрителями в одном областном центре в Сибири. После встречи зашел ко мне за кулисы секретарь обкома партии — мужчина средних лет, симпатичный, без признаков чванства. Он искренне поблагодарил меня за выступление и при этом нахваливал своих земляков — за их гостеприимство, за понимание искусства: дескать, мы хоть и провинция, но не лыком шиты. И потом вдруг с места в карьер:
— Какие у вас планы на сегодня? — Спросил так, что было понятно: у него есть что-то предложить мне…
— Хочу сейчас поужинать и завалиться спать — завтра две встречи, нужно отдохнуть, — ответил я, пытаясь отрезать себе пути в объятия этого «что-то», безусловно, более интересного, чем просто ужин и отдых в гостиничном номере. Действительно, я чувствовал себя уставшим, кроме того, был не совсем здоров — давал о себе знать бронхит…
— Есть предложение! — сказал секретарь обкома и ребром ладони стукнул по гримерному столику.
— Нет возражения! — подхватил я его шутливую интонацию, абсолютно уверенный, что это намек на баню… Очередную…
Сколько их было в моей жизни, этих бань! И каждый раз после «оздоровительной» процедуры я невольно вспоминал рыбацкую шутку: «Что такое рыбалка? Рыбалка — это та же пьянка, только в высоких сапогах»…
Вскоре я оказался в квартире секретаря обкома. Квартира как квартира: обычная, трех комнатная, никаких излишеств, никаких признаков партийного барства. Нас ждали: стол был уже уставлен всевозможными соленьями, рыбой, пирогами. В то время, когда по всей стране в магазинах было хоть шаром покати, я ожидал увидеть в доме первого человека в области деликатесы из спецраспределителя, а тут… Обычные блюда… Помню, как меня это удивило.
Вокруг сгола, в ожидании приезда московского гостя и начала трапезы, стояли еще двое мужчин с женами. Все, и хозяева, и их гости, почти одновременно начали говорить о моем творческом вечере, о том, что знают мою слабость к речным рыбам, о том, что жена моя — сибирячка, поэтому пельменей не будет, и объяснили, что все на столе выращено ими на собственных огородах, на дачных участках.
Вот это и есть сибирский характер, подумал я про себя. В стране жрать нечего, а они не ноют, не надеются на чудо, на доброго дядю и все делают своими руками: сажают, выращивают, солят, маринуют. (Когда я уходил, секретарь обкома и его жена еще и заставили меня взять с собой каких-то банок с огурцами-помидорами. Чтобы не обижать гостеприимных сибиряков, я принял их дары, а потом еле-еле довез все до дома.)
Но самое главное, что врезалось в мою память и о чем я хочу рассказать, это ответ секретаря на мой вопрос: «А ваша мама живет с вами?»
Секретарь сразу погасил свою красивую улыбку, нахмурил брови, задумался на секунду…
— Расскажи Евгению Семеновичу про вареники, — предложила его жена.
Гости поддержали ее:
— Правда, правда! Расскажи!
— Когда еще только начиналась в стране «перестройка», — стал рассказывать секретарь. — заскочил я в свою деревню — маму повидать. Она там одна живет, отец недавно помер… Приехал, захожу во двор, вижу — мать копошится на огороде среди картофельной ботвы. Увидела меня, заохала, засуетилась:
— Давай тебя больончиком попотчую! — И потом: — Что-то седины в твоих волосах прибавляется…
— Мама, — говорю, — я спешу, а мне с тобой поговорить серьезно надо…
Усадил ее на крыльце и начал разговор:
— Ну чего ты здесь одна маешься? Сколько раз я просил, Лариса сколько раз приглашала… У нас в городе квартира, дачка есть, поликлиника хорошая…
Помолчала моя маманька и молвила:
— Нет, сынок, никуда я не поеду.
— Ну почему? Может, чем обидели?
— Бог с тобой. Ты у меня хороший, и Ларисушка, сноха, не нарадуюсь… Но не поеду!..
— Ну почему? — не унимался я.
Вот тут она и резанула:
— Потому что ты живешь как вареник в масле!
Поверите, у меня даже дыхание сперло. В голове стало всякое вертеться: может, люди наговорили чего — ведь всем, как ни старайся, не угодишь… Время-то помните какое было: ни выпить тебе нельзя, ни закусить нечем…
— Так хорошо, что ли, живу, мама? — осторожненько спрашиваю ее.
— Нет, сынок, так тревожно… — сказала это она и умолкла.
А я подумал: ну, пошло, поехало — то отец любил пофилософствовать, а теперь и мать туда гребет. Любопытство и смех меня разбирали.
— Мама, — говорю, — вареники-то тут при чем?
Мать чуть-чуть улыбнулась, посмотрела на меня как на несмышленыша.
— А при том. Видел ведь, как вареники, чтоб промаслились и не слиплись, в миске встряхивают. Вот так. — Она пару раз подкинула кверху свои ладони. — Вот так. И тот вареник, что внизу был — глядь, уже наверху очутился. А тот, что сверху был, — уже бухнулся вниз. А бывает, так тряхнут, что любезный и на пол шлепнется…
Высказалась матушка моя и притихла, стала поглаживать по загривку подбежавшего песика.
Молчал и я, а в голове завихрялись слова: «процесс пошел», «фактор», «мышление», «перестройка»…
Потом мать вдруг засмеялась и смущенно прикрывая ладошкой рот, сказала:
— Не бойся, сынок! Я всегда тут… Ежели что… И тебе завсегда местечко будет…
— Вот такой, Евгений Семенович, кулинарный урок преподала мне моя мать. — полушутя, полусерьезно закончил свой рассказ секретарь и принялся «освежать» мою рюмку «Столичной».
— Значит, самое время, под вареники, выпить за здоровье и благополучие вашей мамы, — поддержал я намек хозяина…
Все оживились, чокнулись, выпили.
А я до сих пор вспоминаю того секретаря — очень толкового человека. Удержался ли он в державной миске? Встряхивали ее здорово. И не один раз…
